![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
Итак, 1 декабря 1640 года Георг Вильгельм умер после продолжительной болезни. Курфюрст не вставал с октября, в причинах смерти указаны водянка и удар. Схоронили его в Кафедральном соборе Кёнигсберга. На престол вступил двадцатилетний Фридрих Вильгельм, пока еще не великий ))) Как и отец, он был кальвинистом, с 14 до 18 лет находился в Голландии, где изучал в Лейденском университете право и историю. С тех пор Фридрих Вильгельм испытывал привязанность к культуре Голландии, за что его вряд ли можно обвинить. Кроме того, под руководством Фредерика-Генриха Оранского - своего родственника по матери, сына того самого Вильгельма Оранского и младшего брата Морица Нассауского (здесь все фанаты военной истории должны испытать мощный оргазм) он проходил обучение военному делу.
Разумеется, с приходом Фридриха Вильгельма к власти дворянское правление не могло мгновенно смениться абсолютизмом. Молодому курфюрсту понадобится целых двадцать лет. А пока, в январе 1641 ландтаг Пруссии привычно не интересуется мнением курфюрста. Но это не значит. что следует пренебрегать приличиями. И в октябре 1641 столица Пруссии встречает только что торжественно коронованного в Варшаве герцога пышным праздником, с триумфальной аркой, фейерверком, феерией фонтанов и, конечно, народными гуляньями.
В университете в эти годы насчитывалось столько студентов, как никогда прежде. Они стремились со всех уголков разоренной войной и небезопасной Германии в сытый и спокойный Кёнигсберг. С ростом количества студентов росли и трудности, участились столкновения с горожанами и с расквартированными в городе солдатами, бесчинствовала „дедовщина", выражавшаяся в жестокостях и помыкании старшекурсников над новичками, усилилось соперничество между студенческими землячествами. Одним словом, все как в цивилизованных университетах того времени. )
Но университетская жизнь, как и положено, не сводилась к профессорским дрязгам и студенческим дебошам. В 1640 году были защищены первые докторские диссертации, защита проводилась в Замковой церкви. В 1644 году Альбертина в присутствии курфюрста на протяжении нескольких недель праздновала свой столетний юбилей академическими торжественными актами на латинском, древнегреческом и древнееврейском языках, защитой диссертаций и постановкой комедий и пасторалей. Кульминацией стал спектакль „Пруссиархус" (называемый ещё „Sorbusia", производное от перестановки букв в латинском написании названия страны – Borussia) – историческая драма Симона Даха. Настоящим событием в научной жизни стал спор между сторонниками учения Аристотеля и сторонниками новой философии, представленной Декартом и Гроцием. Большинство профессоров всё же являлись последователями Аристотеля. В те же годы оживились научные связи с Нидерландами. Немало кёнигсбержцев обучалось в тамошних университетах, например, в Лейдене. Некоторые из них остались в Голландии, другие же вернулись на свою родину способными учителями и исследователями, умножая славу Альбертины.
Университету были подведомственны также аптекари и книгопечатники. Курфюрст специальной инструкцией вменил медицинскому факультету надзор за аптеками. Несмотря на сопротивление четырёх городских аптекарей, он даровал привилегии шести новым аптекам, среди них в 1650 году и придворной аптеке на улице Юнкерштрассе. Единственной книжной типографией в Пруссии была типография Остербергера. После смерти её основателя дело перенял его зять. В ней печаталась в 1618 – 1619 годах первая кёнигсбергская газета, которая выходила периодически, хотя и нерегулярно. Первой газетой с нумерацией стала „Avisen oder wuchentliche Zeitung, was sich in Deutschland und an andern Orten zugetragen" ("Уведомления, или еженедельная газета о том, что совершилось в Германии и других местностях"), издававшаяся в 1623 году преемником Остербергера, Лоренцом Зегебаде. После его смерти по приглашению курфюрста в Кенигсберг переехал из Poстока Иоганн Ройснер. Поскольку он не смог прийти к соглашению с вдовой Зегебаде, то открыл собственную типографию, получив на это обширную привилегию. Тем самым он вскоре имел больший вес, нежели зегебадская типография, которой теперь управлял предприниматель Пашен Мензе. Ройснер издавал с 1658 года газету „Europeischer Mercurius" („Европейский курьер"), выходившую дважды в неделю, за которой последовала „Ordinari Post Zeitung" („Очередные почтовые известия"). Типография на протяжении многих поколений оставалась фамильным предприятием. Книжную лавку, возникшую вначале как филиал, основал и ростокский книготорговец Иоганн Халлерфорд, она вскоре превратилась в цветущее предприятие. Лавка находилась у ворот Шмидетор, то есть недалеко от университета.
Вне стен Альбертины в это время по образцу итальянских "академий" впервые собрался круг творческих людей. Его самым плодотворным членом являлся профессор поэзии Симон Дах. Он не был бедным поэтом и жил в хороших условиях, хотя и скромно, был женат на дочери одного их придворных судей, от брака с которой имел восьмерых детей. Дах был слаб здоровьем, но славился весёлой натурой и живым юмором. Он не был мыслителем и нуждался в руководстве, однако сознавал, что с его именем связано начало новой эпохи в немецкой поэзии, так как он доказывал вновь и вновь, что и на этом языке можно слагать стихи. Образцом ему служил не латинист Сабинус, а современник Мартин Опиц, которым он восхищался. Дах сложил более тысячи стихов, написанных по разным случаям.
Поэт был признанной душой кружка, члены которого сами себя называли „сознательно говорящие о смерти". На своих собраниях они не только пели песни, декламировали стихи, вели разговоры о религии и природе, языке и поэзии, но и с грустной радостью беседовали о смерти, сочиняя друг другу похоронные песни. Ни один из воинствующих теологов, оглушавших университет криком и руганью, не принадлежал к этому кружку. Кроме Даха, его членами были только три профессора, да ещё несколько педагогов и юристов. Среди последних числился и советник судебной палаты Иоганн Шиммельпфенниг, один из богатейших граждан и благотворителей Кенигсберга. Своеобразным двигателем и блистательной фигурой кружка был Роберт Робертин, всесторонне образованный и много путешествовавший, бывший старшим статс-секретарём и тем самым старшим по рангу чиновником среди государственных министров и душой своего ведомства. Для Даха он на протяжении многих лет был другом и опорой во всех жизненных невзгодах. Его преждевременная смерть стала тяжёлой утратой для кружковцев. Дах посвятил умершему другу песню „Я, Господь, во власти твоей".
Поэзия не могла существовать для них отдельно от музыки. Стихи, которые сочиняли друзья, надо было перекладывать на ноты, так как они хотели их петь сообща. Так и получилось, что два самых значительных кёнигсбергских музыканта той поры тоже стали членами поэтического кружка – это Иоганн Штобеус, капельмейстер придворной капеллы и представитель прусской музыкальной школы, и Генрих Альберт, органист собора, земляк и двоюродный брат Генриха Шютца. Перекладывая на музыку свои собственные стихи и стихи друзей, он стал создателем немецкой светской песни, в особенности это касается его „Арий" – собрания одноголосных и многоголосных песнопений. Альберт написал музыку, а возможно, и стихи песни „Аннхен из Тарау", хотя текст в последнее время снова приписывают Даху.
Зимой друзья собирались на квартирах, летом – в садах членов кружка, причём предпочтение отдавали „Тыквенной хижине" Генриха Альберта – расположенной у Прегеля беседке, увитой растениями тыквы. Она была своеобразным юмористическим северным вариантом виноградных беседок итальянских академиков. Друзья присваивали друг другу поэтические имена, вырезали их на тыквах и расхваливали лёбенихтское бархатное пиво.
В трёх городских школах – это были всё те же самые школы, однако в них прибавилось число учителей и учеников – также начала складываться собственная культурная жизнь. Правда, в них всё ещё работало много „иностранцев", но число местных преподавателей постепенно увеличивалось. Среди них были и способные педагоги, и учёные со своими странностями, и преподаватели, одновременно работавшие в разных городских ведомствах, и великие спорщики. Известнейшим альтштадским ректором был математик Андреас Конциус. Социальными школьными учреждениями являлись пауперхаузы – интернаты для бедных учащихся. Каждая школа имела такой пауперхауз под присмотром проректора или кантора. Дети жили здесь бесплатно, но у них было столько обязанностей, что жалобы на то, что их используют в качестве дармовой рабочей силы, были не редкостью. Не один способный юноша провёл здесь трудные юношеские годы. Школы, как и раньше, проявляли большую заботу о театральных спектаклях и музыке. Великолепным школьным торжеством был праздник святого Григория. Отмечали его во всём христианском мире. Название своё он получил в честь папы Григория Великого, считавшегося покровителем школ. 12 марта, в день смерти папы, начинался учебный год. Новые учащиеся в торжественной обстановке принимались в школу, их угощали пирожными и печеньем. Позднее праздник дополнился настоящим обедом в честь святого Григория и процессией. Ученики принимали участие в процессии, вырядившись в костюмы епископов, маршалов и солдат, а позднее и в одежды Аполлона и муз, изображая семь свободных искусств. Каждая школа проводила такую процессию в своём городе, лишь в замок могли пройти все три процессии. Во времена барокко праздник носил показной характер и в некотором роде заменял отвергаемый карнавал. Император и князь, епископы и придворные, врачи и мастеровые, ангел и чёрт, невеста и жених – словом, в этом праздничном шествии были представлены все и вся. Гуляние длилось два дня, а позднее и целую неделю, заканчиваясь танцами и разного рода увеселениями. В эпоху Просвещения этот праздник, как и многие народные обычаи, был утрачен. Ещё долго сохранялись изготовленные кёнигсбергскими ювелирами три скипетра святого Григория. Скипетр, принадлежавший лёбенихтской школе, хранился до 1945 года в Прусском музее. О музыке в школах заботились особо потому, что она являлась обязательной составной частью богослужения. Школьные хоры одновременно были церковными и регулярно принимали участие в похоронах.
А судьба Пруссии в это время медленно но неотвратимо решалась далеко от Кёнигсберга. До сих пор своей независимостью прусские дворяне были обязаны польской короне. Но юный курфюрст в 1641 году переметнулся из имперского лагеря к шведам. Пока шведы воевали в Германии, это ничего не значило. Но тридцатилетняя война кончилась, и на очереди был "Потоп". Впрочем, если вы думаете, что Фридрих Вильгельм собирался за просто так держать свое слово - то вы таки плохо его знаете. Этот хитрый лис под сурдинку заключил антишведский союз с дворянством Вармии, надеясь отгрызть эту область от Польши. Но когда на границах Пруссии сконцентрировались шведские войска, а главные силы во главе с Карлом Х двинулись к Кёнигсбергу, курфюрст тут же предложил заключить союзный договор. Разумеется не за так, как вы могли подумать... в обмен Карл Х должен был отдать Вармию.
7 января 1656 года был заключён договор в Кёнигсберге, который обязывал курфюрста иметь наготове для шведов значительные военные силы. Победа над поляками в трехдневной битве под Варшавой, одержанная при помощи бранденбургских войск, подняла военный престиж курфюрста. 20 ноября Карл Χ заключил с курфюрстом третий договор в Лабиау (Полесск), по которому Фридрих-Вильгельм получал полный суверенитет в Пруссии.
Как вы думаете, что должен был делать Фридрих Вильгельм получив от шведов суверенитет и кучу земель в Польше в придачу? Нет, не угадали... Фридрих Вильгельм понял, что пришла пора менять лагерь. Если король шведский так щедро разбрасывается землями - значит его обещания ничего не стоят. А вот полученный суверенитет можно закрепить юридически, переметнувшись на сторону Польши. Эту операцию Фридрих-Вильгельм провернул блестяще - 19 сентября 1657 года в Велау был заключен договор, по которому Бранденбург становился союзником Польши и обязывался оказать ей военную помощь из 6000 солдат в обмен на полный отказ Польши от сюзеренитета над герцогством Пруссия. Единственным напоминанием о нем осталась уплата Польше символической дани при вступлении на престол нового герцога и обещание вернуть Пруссию короне при пресечении рода Гогенцоллернов. Карл X до самого заключения договора так ничего и не заподозрил, пока войска бывшего союзника не нанесли удар в Померании.
Попытка высадки сильного десанта на Балтийскую косу 17 июня 1658 года была отбита бранденбургско-польскими силами. В феврале 1659 года, перейдя Вислу по льду, шведы разграбили Мариенвердер, Заалфельд, Либштадт и Морунген. Так что Пруссию опять эта война задела только краем. Но все равно существенным - крымские татары убили около 23 тысяч жителей и 34 тысячи угнали в рабство.
Теперь у Фридриха-Вильгельма были развязаны руки. Пришла пора жителям Пруссии узнать, что значит абсолютизм. В 1655-1661 году из Пруссии были выжаты 7 миллионов талеров налога. Курфюрст объявил себя верховным судьей в герцогстве и в 1659 году основал герцогский суд - Уголовную палату. Он объявил, что город не имеет права держать собственные войска и приказал выстроить на левом берегу Прегеля у Голландского шлагбаума крепость Фридрихсбург, из которой он в любое время мог перекрыть реку и тем самым парализовать кёнигсбергскую морскую торговлю. Эту крепость он укомплектовал солдатами своей армии. Так в Кенигсберге появилось регулярное войско. Население ещё долго воспринимало присутствие княжеских солдат как притеснение, хотя три старых города вплоть до 1806 года были свободны от любой расквартировки военных. Военные части находились в пригородах и слободах. Первый комендант крепости Фридрихсбург был голландцем, второй долгое время служил в Голландской Индии. Он расширил крепость, возвёл в ней церковь – первую гарнизонную церковь Кенигсберга. Крепость была горожанам бельмом в глазу, они находили всё новые доводы и причины для её сноса или хотя бы для отказа от герцогских солдат и замены их на городское ополчение. Они справедливо указывали на то, что крепость частично построена на земле, принадлежащей городу. Курфюрст же оставался твёрд, объясняя, что правитель страны волен забирать под строительство крепостей и частную землю, так как jus publicum – общественное право – стоит над jus privatum – частным правом.
В 1660 году война завершилась Оливским договором, подтвердившим независимость герцогства. Это привело к так называемому "Кенигсбергскому восстанию". Прусские сословия отказывались признавать подписанный без их участия договор, курфюрст же требовал от них присяги на верность. Предводителем восставших был кнайпхофский присяжный Иеронимус Рот, сильная личность. уверенная в правоте своего дела. Многие годы он являлся представителем палаты общин в ратуше. Курфюрст там своей партии не имел, а муниципалитеты были умереннее общин и призывали к компромиссам с правителем. Так как Рот расценивал Оливский мир как незаконный, он считал своим законным правом запросить помощи у Польши, как сюзерена. Он отправил в Варшаву своего брата-католика Бернхарда, который, будучи иезуитом, занимался и политической деятельностью. Курфюрст созвал в Кенигсберге ландтаг, сессия которого открылась 30 мая 1661 года и продолжалась с перерывами и в 1662 году. Самого курфюрста в Пруссии не было, и он оставил своим представителем наместника Радзивилла, а когда обстановка стала особенно критической, послал в ландтаг в качестве комиссара своего тайного советника Отто фон Шверина. Напрасно Радзивилл и фон Шверин пытались путём уговоров унять оппозицию. Рот в острых, а порою и бранных выражениях обличал тирана. Но всё же фон Шверин добился отзыва Рота из ландтага. Не имея более мандата, тот не решался покидать Кнайпхоф. Власть же правительства не распространялась пока на Кнайпхоф. Своими призывами Рот усиливал в общинах волю к сопротивлению, вселяя в них надежды на помощь Польши и снимая их опасения, что курфюрст может войти в Кенигсберг с войсками, аргументом, что у курфюрста на это не будет денег, если только кёнигсбержцы откажутся платить ему налоги. Фон Шверин неоднократно требовал выдачи Рота, но кнайпхофский муниципалитет отклонял это требование, так как вина последнего не была доказана.
Напряжение усилилось до такой степени, что горожане осадили крепостные валы, а ночью ввели патрулирование улиц. Тем временем Роту удалось тайно выехать в Варшаву, где он выступил представителем прусских сословий, а затем, несмотря на то, что дороги стерегли, так же незаметно вернулся в город. В глазах курфюрста действия Рота являлись явной государственной изменой. Король заверил кёнигсбержцев письмом с печатью, что полностью их поддерживает. Предоставить запрашиваемую ими военную помощь он, однако, не может, так как тем самым он бы нарушил Велауский договор и Оливский мир. Но он надеется на открытое восстание сословий против курфюрста. Судя по всему, оно действительно назревало. Граждане трёх городов, поверив письму короля, в котором тот обещал взять их под защиту, собрались в соборе и составили встречное союзническое послание, обещая держать сторону Польши. Лишь сомнения представителей некоторых цехов помешали всему собранию в целом тотчас же присягнуть Польше.
До запланированного второго собрания дело не дошло, так как наместник и верховные советники срочно призвали бургомистров запретить такие сборища, а альтштадский присяжный заседатель уже перешёл на сторону муниципалитета. Но все старания верховных советников достичь в последующие недели согласия с общинами были безуспешны, и схватить Рота им также не удалось. В конце концов курфюрст решил отправиться в Кенигсберг сам. Фон Шверин уже давно просил его об этом. 18 октября курфюрст с двухтысячным войском прибыл в Пиллау, а 25 октября вошёл в Кенигсберг. Хотя Рот и говорил с издёвкой, что он сам в этом случае пошёл бы на поклон к курфюрсту, однако при виде этой мощи мужество населения заметно ослабело, и народ принял участие в чествовании курфюрста при вступлении в Кенигсберг. Тот пригласил в замок членов муниципалитета всех трёх городов, предварительно выставив на Замковой площади 3000 солдат в полной боевой готовности. Пушки Фридрихсбурга также были направлены на город. Советники пришли и подчинились курфюрсту. В тот же день Рот был арестован. Полковник фон Хилле поскакал с сотней драгун в Кнайпхоф. Всё было обставлено как сопровождение военного обоза, однако повозки у дома Рота были умышленно сбиты в кучу, чтобы таким образом перегородить улицу. Рот, услышав шум, неосторожно показался в окне, драгуны тут же ворвались в дом, связали хозяина и на повозке доставили в замок. Советник курфюрста Фридрих фон Иена сообщил представителям сословий об аресте, и те повиновались.
Курфюрст назначил большую комиссию. В течение ноября она четырежды допросила Рота, признав его по некоторым пунктам виновным, однако приговор не вынесла, так как в её задачу входило расследование, а не суд. Процесс, который должен был за этим последовать, не состоялся. Курфюрст счёл неуместным подвергать законность своей позиции и политики дополнительному судебному контролю. Он охотно выпустил бы Рота на свободу, если бы тот согласился признать свою вину и попросил бы о помиловании. Но Рот этого делать не хотел и не мог, так как был убеждён в своей правоте, а тому, кто прав, не пристало просить у того, кто не прав, о пощаде. 16 лет, до самой своей смерти, он находился в заключении под не очень строгим режимом. Его сын поступил на польскую службу и был секретарём воеводы Михаила Вишневецкого, ставшего впоследствии королём.
Соратник же Рота, глава дворянской оппозиции генерал Альбрехт фон Калькштейн скончался в 1667 году. Его сын, тоже полковник кавалерии и глава амта Маргграбов Кристиан Людвиг фон Калькштейн, был обвинен в 1667 году в должностных преступлениях, приговорен к пожизненому заключению и штрафу в 10000 талеров. За сумму в 5000 талеров он был освобожден из-под стражи в 1668 году и направился к польскому королю, умоляя его выступить против тирана, которого якобы ненавидит вся Пруссия. Курфюрст потребовал его выдачи, а когда король отказал, силой вывез в Мемель и казнил в 1671 году.
С устранением Рота начались переговоры. Но понадобилось ещё десять месяцев, прежде чем решились все спорные вопросы. По многим позициям курфюрст уступил. Он закрепил за Кенигсбергом его привилегии. В октябре 1663 года соглашение было достигнуто. 17 числа присягнули советники и высшие чиновники, а днём позже в замке давали коллективную присягу горожане. После торжественного молебна курфюрст взошёл на помост, и на троне, оббитом красным бархатом, принял присягу. Вокруг него стояли хофмейстер, держа курфюршескую красную шляпу, обшитую горностаем, обербургграф с мечом курфюрста, канцлер с жезлом и верховный маршал с маршальским жезлом. Все знатные люди, чиновники и представители городов давали личную клятву, повторяя её за секретарём курфюрста Фабианом Калау. День завершился народным гуляньем. На площади перед замком из сооруженной фигуры орла текло вино, а камергеры разбрасывали среди людей золотые и серебряные памятные монеты. Празднование продолжалось угощениями, фейерверками, медвежьей охотой и в последующие дни. Завершилось оно в Альтштадтской ратуше роскошным обедом, который дал город в честь курфюршеской четы.
Но до образования из двух земель единого государства было ещё далеко. Ещё долго властвовали в Кенигсберге по соседству прусские герцогские и бранденбургские курфюршеские чиновники.
Мир между курфюрстом и его подданными ещё раз подвергся испытанию, когда шведы в ноябре 1678 года вторглись в Пруссию со стороны Лифляндии и быстро продвинулись к Кенигсбергу. Граждане его, несмотря на призывы готовиться к обороне, не имели большого желания защищаться. Многим из них лютеранский швед был ближе, чем исповедующий кальвинизм властелин. Бранденбургский корпус численностью в 5000 человек вошёл в город, но был слаб, чтобы прогнать шведов из Пруссии. И тогда курфюрст в январе 1679 года лично прибыл в Кенигсберг с 9000 солдат. Переход от Вислы до Прегеля он совершил за шесть дней, последний отрезок пути - на санях по льду залива. В Кенигсберге он пробыл только два дня, ожидая, пока население соберет 300 саней с затребованными хлебом, пивом, ячменем и овсом. После этого он отправился в путь, чтобы знаменитым маршем через Куршский залив выйти на шведов и освободить Пруссию.
Этот блестящий успех заставил недовольных окончательно замолкнуть.
Разумеется, с приходом Фридриха Вильгельма к власти дворянское правление не могло мгновенно смениться абсолютизмом. Молодому курфюрсту понадобится целых двадцать лет. А пока, в январе 1641 ландтаг Пруссии привычно не интересуется мнением курфюрста. Но это не значит. что следует пренебрегать приличиями. И в октябре 1641 столица Пруссии встречает только что торжественно коронованного в Варшаве герцога пышным праздником, с триумфальной аркой, фейерверком, феерией фонтанов и, конечно, народными гуляньями.
В университете в эти годы насчитывалось столько студентов, как никогда прежде. Они стремились со всех уголков разоренной войной и небезопасной Германии в сытый и спокойный Кёнигсберг. С ростом количества студентов росли и трудности, участились столкновения с горожанами и с расквартированными в городе солдатами, бесчинствовала „дедовщина", выражавшаяся в жестокостях и помыкании старшекурсников над новичками, усилилось соперничество между студенческими землячествами. Одним словом, все как в цивилизованных университетах того времени. )
Но университетская жизнь, как и положено, не сводилась к профессорским дрязгам и студенческим дебошам. В 1640 году были защищены первые докторские диссертации, защита проводилась в Замковой церкви. В 1644 году Альбертина в присутствии курфюрста на протяжении нескольких недель праздновала свой столетний юбилей академическими торжественными актами на латинском, древнегреческом и древнееврейском языках, защитой диссертаций и постановкой комедий и пасторалей. Кульминацией стал спектакль „Пруссиархус" (называемый ещё „Sorbusia", производное от перестановки букв в латинском написании названия страны – Borussia) – историческая драма Симона Даха. Настоящим событием в научной жизни стал спор между сторонниками учения Аристотеля и сторонниками новой философии, представленной Декартом и Гроцием. Большинство профессоров всё же являлись последователями Аристотеля. В те же годы оживились научные связи с Нидерландами. Немало кёнигсбержцев обучалось в тамошних университетах, например, в Лейдене. Некоторые из них остались в Голландии, другие же вернулись на свою родину способными учителями и исследователями, умножая славу Альбертины.
Университету были подведомственны также аптекари и книгопечатники. Курфюрст специальной инструкцией вменил медицинскому факультету надзор за аптеками. Несмотря на сопротивление четырёх городских аптекарей, он даровал привилегии шести новым аптекам, среди них в 1650 году и придворной аптеке на улице Юнкерштрассе. Единственной книжной типографией в Пруссии была типография Остербергера. После смерти её основателя дело перенял его зять. В ней печаталась в 1618 – 1619 годах первая кёнигсбергская газета, которая выходила периодически, хотя и нерегулярно. Первой газетой с нумерацией стала „Avisen oder wuchentliche Zeitung, was sich in Deutschland und an andern Orten zugetragen" ("Уведомления, или еженедельная газета о том, что совершилось в Германии и других местностях"), издававшаяся в 1623 году преемником Остербергера, Лоренцом Зегебаде. После его смерти по приглашению курфюрста в Кенигсберг переехал из Poстока Иоганн Ройснер. Поскольку он не смог прийти к соглашению с вдовой Зегебаде, то открыл собственную типографию, получив на это обширную привилегию. Тем самым он вскоре имел больший вес, нежели зегебадская типография, которой теперь управлял предприниматель Пашен Мензе. Ройснер издавал с 1658 года газету „Europeischer Mercurius" („Европейский курьер"), выходившую дважды в неделю, за которой последовала „Ordinari Post Zeitung" („Очередные почтовые известия"). Типография на протяжении многих поколений оставалась фамильным предприятием. Книжную лавку, возникшую вначале как филиал, основал и ростокский книготорговец Иоганн Халлерфорд, она вскоре превратилась в цветущее предприятие. Лавка находилась у ворот Шмидетор, то есть недалеко от университета.
Вне стен Альбертины в это время по образцу итальянских "академий" впервые собрался круг творческих людей. Его самым плодотворным членом являлся профессор поэзии Симон Дах. Он не был бедным поэтом и жил в хороших условиях, хотя и скромно, был женат на дочери одного их придворных судей, от брака с которой имел восьмерых детей. Дах был слаб здоровьем, но славился весёлой натурой и живым юмором. Он не был мыслителем и нуждался в руководстве, однако сознавал, что с его именем связано начало новой эпохи в немецкой поэзии, так как он доказывал вновь и вновь, что и на этом языке можно слагать стихи. Образцом ему служил не латинист Сабинус, а современник Мартин Опиц, которым он восхищался. Дах сложил более тысячи стихов, написанных по разным случаям.
Поэт был признанной душой кружка, члены которого сами себя называли „сознательно говорящие о смерти". На своих собраниях они не только пели песни, декламировали стихи, вели разговоры о религии и природе, языке и поэзии, но и с грустной радостью беседовали о смерти, сочиняя друг другу похоронные песни. Ни один из воинствующих теологов, оглушавших университет криком и руганью, не принадлежал к этому кружку. Кроме Даха, его членами были только три профессора, да ещё несколько педагогов и юристов. Среди последних числился и советник судебной палаты Иоганн Шиммельпфенниг, один из богатейших граждан и благотворителей Кенигсберга. Своеобразным двигателем и блистательной фигурой кружка был Роберт Робертин, всесторонне образованный и много путешествовавший, бывший старшим статс-секретарём и тем самым старшим по рангу чиновником среди государственных министров и душой своего ведомства. Для Даха он на протяжении многих лет был другом и опорой во всех жизненных невзгодах. Его преждевременная смерть стала тяжёлой утратой для кружковцев. Дах посвятил умершему другу песню „Я, Господь, во власти твоей".
Поэзия не могла существовать для них отдельно от музыки. Стихи, которые сочиняли друзья, надо было перекладывать на ноты, так как они хотели их петь сообща. Так и получилось, что два самых значительных кёнигсбергских музыканта той поры тоже стали членами поэтического кружка – это Иоганн Штобеус, капельмейстер придворной капеллы и представитель прусской музыкальной школы, и Генрих Альберт, органист собора, земляк и двоюродный брат Генриха Шютца. Перекладывая на музыку свои собственные стихи и стихи друзей, он стал создателем немецкой светской песни, в особенности это касается его „Арий" – собрания одноголосных и многоголосных песнопений. Альберт написал музыку, а возможно, и стихи песни „Аннхен из Тарау", хотя текст в последнее время снова приписывают Даху.
Зимой друзья собирались на квартирах, летом – в садах членов кружка, причём предпочтение отдавали „Тыквенной хижине" Генриха Альберта – расположенной у Прегеля беседке, увитой растениями тыквы. Она была своеобразным юмористическим северным вариантом виноградных беседок итальянских академиков. Друзья присваивали друг другу поэтические имена, вырезали их на тыквах и расхваливали лёбенихтское бархатное пиво.
В трёх городских школах – это были всё те же самые школы, однако в них прибавилось число учителей и учеников – также начала складываться собственная культурная жизнь. Правда, в них всё ещё работало много „иностранцев", но число местных преподавателей постепенно увеличивалось. Среди них были и способные педагоги, и учёные со своими странностями, и преподаватели, одновременно работавшие в разных городских ведомствах, и великие спорщики. Известнейшим альтштадским ректором был математик Андреас Конциус. Социальными школьными учреждениями являлись пауперхаузы – интернаты для бедных учащихся. Каждая школа имела такой пауперхауз под присмотром проректора или кантора. Дети жили здесь бесплатно, но у них было столько обязанностей, что жалобы на то, что их используют в качестве дармовой рабочей силы, были не редкостью. Не один способный юноша провёл здесь трудные юношеские годы. Школы, как и раньше, проявляли большую заботу о театральных спектаклях и музыке. Великолепным школьным торжеством был праздник святого Григория. Отмечали его во всём христианском мире. Название своё он получил в честь папы Григория Великого, считавшегося покровителем школ. 12 марта, в день смерти папы, начинался учебный год. Новые учащиеся в торжественной обстановке принимались в школу, их угощали пирожными и печеньем. Позднее праздник дополнился настоящим обедом в честь святого Григория и процессией. Ученики принимали участие в процессии, вырядившись в костюмы епископов, маршалов и солдат, а позднее и в одежды Аполлона и муз, изображая семь свободных искусств. Каждая школа проводила такую процессию в своём городе, лишь в замок могли пройти все три процессии. Во времена барокко праздник носил показной характер и в некотором роде заменял отвергаемый карнавал. Император и князь, епископы и придворные, врачи и мастеровые, ангел и чёрт, невеста и жених – словом, в этом праздничном шествии были представлены все и вся. Гуляние длилось два дня, а позднее и целую неделю, заканчиваясь танцами и разного рода увеселениями. В эпоху Просвещения этот праздник, как и многие народные обычаи, был утрачен. Ещё долго сохранялись изготовленные кёнигсбергскими ювелирами три скипетра святого Григория. Скипетр, принадлежавший лёбенихтской школе, хранился до 1945 года в Прусском музее. О музыке в школах заботились особо потому, что она являлась обязательной составной частью богослужения. Школьные хоры одновременно были церковными и регулярно принимали участие в похоронах.
А судьба Пруссии в это время медленно но неотвратимо решалась далеко от Кёнигсберга. До сих пор своей независимостью прусские дворяне были обязаны польской короне. Но юный курфюрст в 1641 году переметнулся из имперского лагеря к шведам. Пока шведы воевали в Германии, это ничего не значило. Но тридцатилетняя война кончилась, и на очереди был "Потоп". Впрочем, если вы думаете, что Фридрих Вильгельм собирался за просто так держать свое слово - то вы таки плохо его знаете. Этот хитрый лис под сурдинку заключил антишведский союз с дворянством Вармии, надеясь отгрызть эту область от Польши. Но когда на границах Пруссии сконцентрировались шведские войска, а главные силы во главе с Карлом Х двинулись к Кёнигсбергу, курфюрст тут же предложил заключить союзный договор. Разумеется не за так, как вы могли подумать... в обмен Карл Х должен был отдать Вармию.
7 января 1656 года был заключён договор в Кёнигсберге, который обязывал курфюрста иметь наготове для шведов значительные военные силы. Победа над поляками в трехдневной битве под Варшавой, одержанная при помощи бранденбургских войск, подняла военный престиж курфюрста. 20 ноября Карл Χ заключил с курфюрстом третий договор в Лабиау (Полесск), по которому Фридрих-Вильгельм получал полный суверенитет в Пруссии.
Как вы думаете, что должен был делать Фридрих Вильгельм получив от шведов суверенитет и кучу земель в Польше в придачу? Нет, не угадали... Фридрих Вильгельм понял, что пришла пора менять лагерь. Если король шведский так щедро разбрасывается землями - значит его обещания ничего не стоят. А вот полученный суверенитет можно закрепить юридически, переметнувшись на сторону Польши. Эту операцию Фридрих-Вильгельм провернул блестяще - 19 сентября 1657 года в Велау был заключен договор, по которому Бранденбург становился союзником Польши и обязывался оказать ей военную помощь из 6000 солдат в обмен на полный отказ Польши от сюзеренитета над герцогством Пруссия. Единственным напоминанием о нем осталась уплата Польше символической дани при вступлении на престол нового герцога и обещание вернуть Пруссию короне при пресечении рода Гогенцоллернов. Карл X до самого заключения договора так ничего и не заподозрил, пока войска бывшего союзника не нанесли удар в Померании.
Попытка высадки сильного десанта на Балтийскую косу 17 июня 1658 года была отбита бранденбургско-польскими силами. В феврале 1659 года, перейдя Вислу по льду, шведы разграбили Мариенвердер, Заалфельд, Либштадт и Морунген. Так что Пруссию опять эта война задела только краем. Но все равно существенным - крымские татары убили около 23 тысяч жителей и 34 тысячи угнали в рабство.
Теперь у Фридриха-Вильгельма были развязаны руки. Пришла пора жителям Пруссии узнать, что значит абсолютизм. В 1655-1661 году из Пруссии были выжаты 7 миллионов талеров налога. Курфюрст объявил себя верховным судьей в герцогстве и в 1659 году основал герцогский суд - Уголовную палату. Он объявил, что город не имеет права держать собственные войска и приказал выстроить на левом берегу Прегеля у Голландского шлагбаума крепость Фридрихсбург, из которой он в любое время мог перекрыть реку и тем самым парализовать кёнигсбергскую морскую торговлю. Эту крепость он укомплектовал солдатами своей армии. Так в Кенигсберге появилось регулярное войско. Население ещё долго воспринимало присутствие княжеских солдат как притеснение, хотя три старых города вплоть до 1806 года были свободны от любой расквартировки военных. Военные части находились в пригородах и слободах. Первый комендант крепости Фридрихсбург был голландцем, второй долгое время служил в Голландской Индии. Он расширил крепость, возвёл в ней церковь – первую гарнизонную церковь Кенигсберга. Крепость была горожанам бельмом в глазу, они находили всё новые доводы и причины для её сноса или хотя бы для отказа от герцогских солдат и замены их на городское ополчение. Они справедливо указывали на то, что крепость частично построена на земле, принадлежащей городу. Курфюрст же оставался твёрд, объясняя, что правитель страны волен забирать под строительство крепостей и частную землю, так как jus publicum – общественное право – стоит над jus privatum – частным правом.
В 1660 году война завершилась Оливским договором, подтвердившим независимость герцогства. Это привело к так называемому "Кенигсбергскому восстанию". Прусские сословия отказывались признавать подписанный без их участия договор, курфюрст же требовал от них присяги на верность. Предводителем восставших был кнайпхофский присяжный Иеронимус Рот, сильная личность. уверенная в правоте своего дела. Многие годы он являлся представителем палаты общин в ратуше. Курфюрст там своей партии не имел, а муниципалитеты были умереннее общин и призывали к компромиссам с правителем. Так как Рот расценивал Оливский мир как незаконный, он считал своим законным правом запросить помощи у Польши, как сюзерена. Он отправил в Варшаву своего брата-католика Бернхарда, который, будучи иезуитом, занимался и политической деятельностью. Курфюрст созвал в Кенигсберге ландтаг, сессия которого открылась 30 мая 1661 года и продолжалась с перерывами и в 1662 году. Самого курфюрста в Пруссии не было, и он оставил своим представителем наместника Радзивилла, а когда обстановка стала особенно критической, послал в ландтаг в качестве комиссара своего тайного советника Отто фон Шверина. Напрасно Радзивилл и фон Шверин пытались путём уговоров унять оппозицию. Рот в острых, а порою и бранных выражениях обличал тирана. Но всё же фон Шверин добился отзыва Рота из ландтага. Не имея более мандата, тот не решался покидать Кнайпхоф. Власть же правительства не распространялась пока на Кнайпхоф. Своими призывами Рот усиливал в общинах волю к сопротивлению, вселяя в них надежды на помощь Польши и снимая их опасения, что курфюрст может войти в Кенигсберг с войсками, аргументом, что у курфюрста на это не будет денег, если только кёнигсбержцы откажутся платить ему налоги. Фон Шверин неоднократно требовал выдачи Рота, но кнайпхофский муниципалитет отклонял это требование, так как вина последнего не была доказана.
Напряжение усилилось до такой степени, что горожане осадили крепостные валы, а ночью ввели патрулирование улиц. Тем временем Роту удалось тайно выехать в Варшаву, где он выступил представителем прусских сословий, а затем, несмотря на то, что дороги стерегли, так же незаметно вернулся в город. В глазах курфюрста действия Рота являлись явной государственной изменой. Король заверил кёнигсбержцев письмом с печатью, что полностью их поддерживает. Предоставить запрашиваемую ими военную помощь он, однако, не может, так как тем самым он бы нарушил Велауский договор и Оливский мир. Но он надеется на открытое восстание сословий против курфюрста. Судя по всему, оно действительно назревало. Граждане трёх городов, поверив письму короля, в котором тот обещал взять их под защиту, собрались в соборе и составили встречное союзническое послание, обещая держать сторону Польши. Лишь сомнения представителей некоторых цехов помешали всему собранию в целом тотчас же присягнуть Польше.
До запланированного второго собрания дело не дошло, так как наместник и верховные советники срочно призвали бургомистров запретить такие сборища, а альтштадский присяжный заседатель уже перешёл на сторону муниципалитета. Но все старания верховных советников достичь в последующие недели согласия с общинами были безуспешны, и схватить Рота им также не удалось. В конце концов курфюрст решил отправиться в Кенигсберг сам. Фон Шверин уже давно просил его об этом. 18 октября курфюрст с двухтысячным войском прибыл в Пиллау, а 25 октября вошёл в Кенигсберг. Хотя Рот и говорил с издёвкой, что он сам в этом случае пошёл бы на поклон к курфюрсту, однако при виде этой мощи мужество населения заметно ослабело, и народ принял участие в чествовании курфюрста при вступлении в Кенигсберг. Тот пригласил в замок членов муниципалитета всех трёх городов, предварительно выставив на Замковой площади 3000 солдат в полной боевой готовности. Пушки Фридрихсбурга также были направлены на город. Советники пришли и подчинились курфюрсту. В тот же день Рот был арестован. Полковник фон Хилле поскакал с сотней драгун в Кнайпхоф. Всё было обставлено как сопровождение военного обоза, однако повозки у дома Рота были умышленно сбиты в кучу, чтобы таким образом перегородить улицу. Рот, услышав шум, неосторожно показался в окне, драгуны тут же ворвались в дом, связали хозяина и на повозке доставили в замок. Советник курфюрста Фридрих фон Иена сообщил представителям сословий об аресте, и те повиновались.
Курфюрст назначил большую комиссию. В течение ноября она четырежды допросила Рота, признав его по некоторым пунктам виновным, однако приговор не вынесла, так как в её задачу входило расследование, а не суд. Процесс, который должен был за этим последовать, не состоялся. Курфюрст счёл неуместным подвергать законность своей позиции и политики дополнительному судебному контролю. Он охотно выпустил бы Рота на свободу, если бы тот согласился признать свою вину и попросил бы о помиловании. Но Рот этого делать не хотел и не мог, так как был убеждён в своей правоте, а тому, кто прав, не пристало просить у того, кто не прав, о пощаде. 16 лет, до самой своей смерти, он находился в заключении под не очень строгим режимом. Его сын поступил на польскую службу и был секретарём воеводы Михаила Вишневецкого, ставшего впоследствии королём.
Соратник же Рота, глава дворянской оппозиции генерал Альбрехт фон Калькштейн скончался в 1667 году. Его сын, тоже полковник кавалерии и глава амта Маргграбов Кристиан Людвиг фон Калькштейн, был обвинен в 1667 году в должностных преступлениях, приговорен к пожизненому заключению и штрафу в 10000 талеров. За сумму в 5000 талеров он был освобожден из-под стражи в 1668 году и направился к польскому королю, умоляя его выступить против тирана, которого якобы ненавидит вся Пруссия. Курфюрст потребовал его выдачи, а когда король отказал, силой вывез в Мемель и казнил в 1671 году.
С устранением Рота начались переговоры. Но понадобилось ещё десять месяцев, прежде чем решились все спорные вопросы. По многим позициям курфюрст уступил. Он закрепил за Кенигсбергом его привилегии. В октябре 1663 года соглашение было достигнуто. 17 числа присягнули советники и высшие чиновники, а днём позже в замке давали коллективную присягу горожане. После торжественного молебна курфюрст взошёл на помост, и на троне, оббитом красным бархатом, принял присягу. Вокруг него стояли хофмейстер, держа курфюршескую красную шляпу, обшитую горностаем, обербургграф с мечом курфюрста, канцлер с жезлом и верховный маршал с маршальским жезлом. Все знатные люди, чиновники и представители городов давали личную клятву, повторяя её за секретарём курфюрста Фабианом Калау. День завершился народным гуляньем. На площади перед замком из сооруженной фигуры орла текло вино, а камергеры разбрасывали среди людей золотые и серебряные памятные монеты. Празднование продолжалось угощениями, фейерверками, медвежьей охотой и в последующие дни. Завершилось оно в Альтштадтской ратуше роскошным обедом, который дал город в честь курфюршеской четы.
Но до образования из двух земель единого государства было ещё далеко. Ещё долго властвовали в Кенигсберге по соседству прусские герцогские и бранденбургские курфюршеские чиновники.
Мир между курфюрстом и его подданными ещё раз подвергся испытанию, когда шведы в ноябре 1678 года вторглись в Пруссию со стороны Лифляндии и быстро продвинулись к Кенигсбергу. Граждане его, несмотря на призывы готовиться к обороне, не имели большого желания защищаться. Многим из них лютеранский швед был ближе, чем исповедующий кальвинизм властелин. Бранденбургский корпус численностью в 5000 человек вошёл в город, но был слаб, чтобы прогнать шведов из Пруссии. И тогда курфюрст в январе 1679 года лично прибыл в Кенигсберг с 9000 солдат. Переход от Вислы до Прегеля он совершил за шесть дней, последний отрезок пути - на санях по льду залива. В Кенигсберге он пробыл только два дня, ожидая, пока население соберет 300 саней с затребованными хлебом, пивом, ячменем и овсом. После этого он отправился в путь, чтобы знаменитым маршем через Куршский залив выйти на шведов и освободить Пруссию.
Этот блестящий успех заставил недовольных окончательно замолкнуть.
