bigbeast_kd

Россия и Пруссия - абсолютисткий период

В отличие от юнкеров, у представителей католического дворянства в девятнадцатом веке не было собственного могущественного государства, обладавшего армией и гражданскими службами, где они могли бы главенствовать вместе со своими сыновьями. К тому же, католическое дворянство намного уступало юнкерам в численности. Но, и это главное, дворяне-католики и юнкеры придерживались различных традиций в области ведения хозяйства и управления крестьянами. Юнкеры лично руководили собственными фермами и распоряжались рабочей силой; к тому же, в их среде издавна существовал обычай отправлять сыновей на военную службу, и это наложило на их менталитет особый отпечаток, который проявлялся в сознании, что они идеально соответствуют главенствующему положению и обладают исключи¬тельным правом руководить и командовать. Во многих отношениях эти восточные дворяне имели больше общего с российскими крепостниками, чем с аристократией западной или южной Германии. В восточной Пруссии, как и в России, деревни лишь изредка встречались на бескрайних просторах, которые по западным стандартам были весьма скудно населены и не имели городских традиций. Даже в конце восемнадцатого века сельские общины были полуавторитарными и находились в сильнейшей зависимости от своего владельца. В 1863 г., в первый раз путешествуя по восточной части Германии, баронесса Шпитцемберг отмечала, что деревни здесь совсем не походят на западные. Лачуги работников тесно обступают дом помещика, а сами деревни разительно отличаются от западных по степени благоустроенности и процветания; на всем здесь виден отпечаток дворянской семьи, которой принадлежат селения. До 1811 г. крестьяне, наследуя собственные фермы, присягали на верность своим владельцам, как правило, видевших в крепостных неразумных детей, которых следует приучать к строгой дисциплине. Лишь от личного расположения дворянина зависело, будет ли эта дисциплина соединяться с элементами отеческого благоволения. В конце восемнадцатого века в большинстве поместий подобный патернализм был забыт, так как поместья эти покупались, сдавались и брались в аренду с головокружительной быстротой. Тем не менее, в Пруссии, как и в России, крепостному крестьянину нередко было выгодно играть роль дитяти.

( Read more... )

Наиболее аристократической должностью во внутренних администрациях обеих стран являлась должность главы провинции — в Пруссии он назывался оберпрезидент (Oberprasident), а в России — губернатор. Первоначально и оберпрезидент, и губернатор, подобно ландрату и предводителю дворянства, считались не столько гражданскими чиновниками, сколько личными представителями монарха, наместниками, осуществлявшими контроль за деятельностью всех находившихся в подведомственной им провинции ведомств и учреждений, государственных и дворянских. Но к концу девятнадцатого века и оберпрезидент, и губернатор стали подчиненными Министерства внутренних дел и на практике превратились в винтики государственной машины. Но и тогда благодаря своему происхождению они выделялись среди прочих чиновников. В Пруссии даже в 1914 г. 83 процента оберпрезидентов были дворянами, что же касается российских губернаторов, то они не только имели намного более древние дворянские корни, чем большинство других высших чиновников, но нередко были крупными землевладельцами, отпрысками древнейших аристократических родов, и весьма часто, выпускниками закрытых элитных школ, военных и гражданских. В обеих странах исполнители должностей глав провинций, как правило, отличались высокой профессиональной компетентностью, опытностью и хорошей подготовкой, но были среди них и те, кто по-прежнему питал пристрастие к стилю и духу старого режима. Например, в 1870-е годы в Померании, самом сердце юнкерства, оберпрезидент по-прежнему всегда был выходцем из очень знатной провинциальной семьи; в его предшествующий опыт входила длительная служба в качестве ландрата, и, таким образом, он избегал преодоления барьера в виде учебной подготовки к должности гражданского чиновника и обходился легким экзаменом на должность ландрата. Но к началу двадцатого века такие исключения встречались все реже и подавляющее большинство вышедших из юнкеров ландратов проходили полный курс образования и подготовки, необходимых гражданским чиновникам. Тем не менее, два первых оберпрезидента Вильгельма II в аристократической Силезии, принц Герман фон Хатцфельдт (1894—1903) и граф Роберт фон Зедлиц-Трютшлер (1903—1909) были представителями наиболее знатных аристократических семейств Силезии.

Королей Пруссии, за исключением Фридриха Великого, принято представлять этакими поголовными ничтожествами. Большинство и имен-то их не помнит - какой там Фридрих какому Вильгельму наследовал. А че их помнить - все одно ничтожества.

Правда есть одно но - королевство Пруссия было государством абсолютистским, причем последовательно абсолютистским. То есть мимо королевской администрации в нем ничего не происходило, а все назначения производились исключительно королем. Странно как-то выходит правда? Страной правит череда ничтожеств, при этом она благополучно растет, развивается и выходит из всех передряг обновленной и по-прежнему могущественной.

Поэтому, читая обычное описание очередного прусского короля, надо всегда держать в уме, что характеристика прусского монарха должна в первую очередь производиться по тому, как шли дела королевства в его правление. Даже если он сам лично талантами не блистал, но умудрялся назначать толковых деятелей - вряд ли его уместно считать ничтожеством.

Фридриху-Вильгельму I "повезло" больше прочих королей Пруссии. Благодаря его конфликту с наследником престола, а в России - еще и благодаря захвату Ломоносова его вербовщиками, его знают и помнят. Был такой скупердяй, милитарист, грубиян, драчун и невежда. Разумеется, при такой аттестации ждать хорошего от короля нечего. Видимо, Пруссия при нем прозябала во мраке средневековья и невежестве, пока не пришел просвещенный Фридрих.

Так вот, все что вы знали о Фридрихе-Вильгельме - правда. Но при этом именно он заложил основы того государства которое ассоциируется с его сыном. Фридрих-Вильгельм был просвещенным абсолютистом без Просвещения. Презирая книжную ученость, он действовал в строгом соответствии с идеалами Просвещения.

Да, король действительно был жестоким человеком. Ему НРАВИЛОСЬ бить людей. Он был психопатом, которого малейшая оплошность выводила из себя и доводила до бешенства. Жители Берлина, слуги и придворные разбегались, заслышав шаги короля. Потому что в руке у него была неизменная буковая палка, чьи удары могли обрушиться на любую спину. Исключением была жена - ее Фридрих-Вильгельм и пальцем никогда не трогал, ну и армейские офицеры. Однажды на плацу король поднял палку на майора, но тот выхватил пистолет, направил на короля, а затем выстрелил себе в голову. Но никто другой не мог быть застрахован от побоев. От горожанок, без дела шляющихся по улицам, и слуг, до баронов, графов, принцев, принцесс, иностранных посланников и даже будущего английского короля, которого Фридрих-Вильгельм знатно валтузил в детстве. И возмущало высший свет именно это - демократичность королевской дубинки, не делавшей различий между титулованной особой и простолюдином. Ограничься король слугами - да хоть бы он их поубивал, никто бы и не заметил. Еще в конце XVIII века Вольфганг Амадей Моцарт получал пинки и пощечины. Что говорить про начало века.

Но именно этот король-садист "Палочным мандатом" 4 апреля 1718 года запретил помещикам и управляющим бить крестьян. В случае с помещиками этот указ оставался, конечно, на бумаге - у короля не было никаких возможностей заставить его соблюдать реально. Но вот управляющим королевских доменов пришлось подчиниться. Стоило королю узнать, что кто-то из них избивает крестьян - и все, прощай аренда и денежки.

Фридрих-Вильгельм был скуп. Считать денежки он начал еще в детстве, по собственному почину заведя расходную книгу "Счет моим дукатам". Все хохотали до упаду. Наследник прусского короля считает дукаты. это при дворе-то где царила роскошь, и деньги швырялись налево-направо. Как только Фридрих-Вильгельм взошел на престол, смеяться им расхотелось. В 1712 году расходы королевского двора составляли 600000 талеров, при новом короле - 150000. Ни один самый захудалый немецкий князек не посмел бы опуститься до такого убожества. Но зато Пруссия пережила бурный экономический рост, стала из полунищей окраины Европы признанным производителем и экспортером товаров, без особых проблем переносившим экономические кризисы. И все это - без гроша иностранных кредитов. Что для монархий XVIII века - небывалое дело.

Да, при необычайной памяти и сообразительности, Фридрих-Вильгельм упорно не желал учиться латыни, французскому, истории, риторике. Он вообще презирал "болтовню", а уж французский просто ненавидел. Фридрих-Вильгельм был немецким националистом за век до того, как это стало мейнстримом. Ы то время, когда для немецкой знати языком культуры и цивилизации был французский, а немецкий - языком быдла, варваров, пьяниц и лентяев, только он во всеуслышанье заявлял "Я немецкий князь, таким я буду и таким умру!". С его воцарением Берлинская Академия Наук захирела, новых книг почти не покупалось, гимназии и университеты, то есть элитное образование, тоже не входили в число приоритетных задач.

Но именно этот человек, у которого ученые были шутами, сделал пруссаков образованным народом. В 1716 он обязал полковых священников обучать чтению и письму всех рекрутов своей армии. А 23 октября 1717 года король издал эдикт о всеобщей школьной обязанности. Отныне все дети в возрасте от 5 до 12 лет должны были посещать школу. Против были все - родители, священники, помещики, чиновники. В течение двадцати лет Фридрих-Вильгельм, один против всех, вел войну за народное просвещение. И победил. Не помогла даже апелляция к королевской бережливости. В королевских доменах школы строились за счет казны. Лес, камень, известь король выдавал бесплатно. Мало того, король выдал на строительство школ еще и 90000 талеров личных денег. В 1713 Пруссия имела 320 деревенских школ, в 1738 - 1480, по одной на 400 человек. Так что "сельский учитель Пруссии" восходит к эпохе буйного невежды.

29 апреля 1688 года в Потсдаме скончался Великий Курфюрст. Курфюрстом Бранденбургским и последним Герцогом Пруссии стал его сын, пока еще Фридрих III. Эпоха Барокко неумолимо катилась к концу, и вместе с ней навсегда уходило мирное, разгульное, вольное, роскошное, вычурное Герцогство Пруссия. На смену ему приходила полная противоположность - Королевство Пруссия, затянутое в мундир, строгое, дисциплинированное, военизированное, умеренное.

Последний герцог обожал роскошь и праздники, в чем жители Пруссии смогли убедиться трижды - во время принятия присяги весной 1690 года, напоминавшего больше праздник, чем политический акт, при приёме „Великого Московского Посольства" в мае 1697 года и во время коронации. Праздники растягивались на много недель, проходя с размахом и блеском. На содержание двора тратилось в год до 820 000 талеров, то есть всего на 10 000 талеров меньше, чем на содержание всего аппарата гражданского управления.

Во внешней политике Фридрих придерживался союза с Австрией и был непримиримым врагом Франции. При этом сам он обожал все французское и старательно подражал модам Версаля. Впрочем, теплый прием, который он оказал изгнанным гугенотам, вряд ли имел в своей основе галломанию или религиозную подоплеку - курфюрста больше интересовали их капиталы и секреты мастерства. Всего Фридрих принял около 25000 гугенотов, в Кёнигсберге их обосновалось около 500. Улица, где они концентрировались получила вполне логичное название - Францёзише-штрассе. Гугеноты Кёнигсберга были банкирами и купцами, изготовителями париков и парфюмерии, книготорговцами и фабрикантами модных изделий. Они ввели в обиход не только французские товары, но и оказали влияние на вкус и правила приличия в бюргерском обществе.

Петр I в первый раз прибыл в Кёнигсберг под именем десятника Петра Михайлова в составе Великого Посольства. Курфюрст принял его со всем радушием, и, в отличие от шведской Риги, выгнавшей царя, охотно демонстрировал ему свои порты, верфи и крепости, ничего не скрывая.

Фактически позорно изгнанное из Риги 4 мая, после трудной дороги, посольство прибыло в Либаву (Лиепая). В Либаве посольство разделилось. Петр I с несколькими спутниками 12 мая на корабле пошел морем к Кенигсбергу. Адмирал Лефорт со свитой двинулся посуху из Либавы в Мемель (Клайпеда), потом в Тильзит (Советск) и далее через Инстербург (Черняховск) в Кенигсберг. Остальные послы и люди дошли до Мемеля, по Куршскому заливу переправились в Шаакен (Некрасово), а оттуда - в Кенигсберг. Торжественная встреча послов в Кенигсберге состоялась 28 мая. 18 июня посольство отбыло в Пиллау, а 10 июля двинулось в дальнейших путь. То есть, в Пиллау Петр пробыл более 20 дней.
Петр пришел в Пиллау 13 мая. "Погода была добрая, день был красен и к вечеру приехали в город Пилоу и стали на якорь на реке Дегафт Фанкуниксборг. Ночь была тихая и погода добрая с небольшим ветром". До прибытия послов Петр I и развлекался, и ходил на шхуне по заливу. Тут как раз подоспела свадьба местного шкипера Иоахима Лянге в домике на Раулештрассе. Царь лихо отплясывал на веселой свадьбе моряка и одарил молодых хорошими подарками. Русский царь, и это отметили все жители, отличался особой страстью к морским прогулкам. Он даже ночевал на корабле. Что же касается дел, то царь внимательно осмотрел крепость и гавань в Пиллау. Потом он по воде направился в крепость Бранденбург (Ушаково) и стоял там на якоре до утра. Наконец, 17 мая добрался до Кенигсберга, где и состоялась первая встреча с курфюрстом. Курфюрст Фридрих специально для этого приехал из Берлина. Он предоставил в распоряжение Петра свою личную яхту и всячески демонстрировал свою благожелательность.

Потом состоялась официальная встреча Великого посольства в Кенигсберге. Сохранились достаточно подробные описания церемонии приема русских послов у курфюрста. (из отчета Берга): "То, что царь во время въезда посольства находился среди публики и не принимал участия во встрече послов, было счастьем, так как церемония не была определена достаточно четко, хотя и существовал предварительный договор с церемониймейстером Бессером. Послы не сделали оговоренного трехразового реверанса". В другом отчете (отчет Хеуша) сообщается, что: "послы сделали одноразовый реверанс так, как будто бы три реверанса. Курфюрст, при произношении имени царя, в первый раз встал, а в дальнейшем каждый раз снимал шляпу. Послы были одеты в русские одежды и говорили по-русски. Их слова переводил переводчик".

А Петр I тем временем изучал артиллерийское дело во Фридрихсбургской крепости. Он занимался столь усердно, что получил от главного инженера прусских крепостей Штернера фон Штернфельда специальный аттестат, в котором предлагалось "господина Петра Михайлова признавать и почитать за совершеннейшего, в метании бомб осторожного и искусстного огнестрельного художника". 18 июня в Кенигсберге состоялась церемония проводов русского Великого посольства. "День был красен с небольшим ветром и после обеда пошли послы из города Кенигсберга в путь". На следующий день, не дошедши милю до Пиллау, кинули якорь и остановились. "День был красен с небольшим ветром. Ночь была тихая". 20 июня, наконец-то, добрались до Пиллау. Началось долгое сидение. "В 11 день. Послы кушали в Пиллау у полковника; ночевали на яхте. День был красен с небольшим ветром, а ночь была тихая". Ждали результатов выборов в Польше. Там на трон претендовали французский ставленник принц Конти и саксонский курфюрст Август. Полковник - это комендант крепости Пиллау Мартин фон Дитмарсдорф. Выходец из народа, Мартин начинал службу простым мушкетером. Он отличился в боях, был пожалован дворянским званием, получил офицерский чин.

К этому времени было, в основном, закончено строительство модернизированной крепости, но работы по ее "доводке" продолжались. В 1680 году неподалеку от крепости голландский купец В.Рауль приступил к строительству верфи и через три года успешно завершил стройку. Его именем назвали набережную в Пиллау. Севернее крепости расположились несколько маленьких поселений: к востоку от горы стояла деревня Пиллау, далее - поселок Вограм в несколько домов, и на берегу залива - деревня Камстигааль. В XVII веке от деревни Пиллау к заливу тянулась отмель шириной не более 400-500 метров с поворотом к проливу. Эта отмель тогда называлась Хакен, что означает "Крючок". Здесь находилась крепость, оборонительные рвы и небольшой прибрежный поселок. Все леса от Пиллау до замка Лохштедт, почти до Фишхаузена (Приморск) вырубили еще в 1630-х годах. Они выросли опять и их через 30 лет вырубили вновь. К 1697 году дюны опять поросли мелким кустарником да перелесками. Природа яростно мстила за порубки: во время сильных ураганов возникала опасность отделения крепости и селения Хакен от остального полуострова. В крепости стояла небольшая каменная церквушка. Еще одна церковь была в Пиллау под горою на развилке дорог. Небольшая гавань, песчаные дюны, море, пролив и залив - вот и всё.

Но Петр не скучал. Плавание на яхте по заливу, охота в лесничествах Капорн и Фишхаузен, да долгие застолья почти до утра. Но за этой мирной картинкой скрывалась ожесточенное напряжение - съехались эмиссары из Вены, Рима, многих немецких княжеств. Вслед за Великим посольством они переместились в Пиллау и внимательно наблюдали за каждым шагом русского государя, строя разные догадки и предположения. Прусский курфюрст Фридрих обладал более солидным стажем правления, чем царь Петр. На правах "старшего брата", а он действительно был старше на 15 лет, Фридрих стремился подчинить молодого царя своему влиянию. Но, несмотря на внешнюю простоту, Петр прекрасно ориентировался в политических течениях и имел полную самостоятельность в суждениях. Внешне отношения между царственными особами источали медовый аромат. Курфюрст не уставал делать реверансы в сторону царя. Все были уверены, что Петр примет участие в праздновании дня рождения курфюрста, приходящегося на 11 июля. А двумя днями раньше выпадал день именин Петра. Русский царь приготовил в Пиллау грандиозный фейерверк. Царь ждал в гости курфюрста и хотел поразить его ярким зрелищем.

Но... курфюрст неожиданно уехал в Мемель. Формально, конечно, курфюрст был вправе покинуть Кенигсберг, так как церемония проводов Великого посольства уже состоялась. Но, с другой стороны, это было практически демонстрацией разрыва. Курфюрст на именины царя так и не приехал. 9 июля в Пиллау состоялся грандиозный царский фейерверк. На берегу залива соорудили огромную арку в виде латинского изречения: Vivant confoederati in dercrementum lunae et marorem liliorum. Вечером эту арку зажгли огнем, горевшим красивым голубым пламенем. Потом вспыхнул другой фейерверк, сделанный прямо на воде залива. Яркое представление длилось около часа. "Празднество было Петра и Павла, и разговелись; и стреляли из пушек в городе Пилоу и был фейерверк". Курфюрст извинился неотложным делом и прислал вместо себя в Пиллау канцлера фон Крейцена с поздравлением. Однако Петр, раздосадованный отсутствием курфюрста, буквально выгнал за дверь незадачливого визитера.

граф фон Крейцен: "Я произнес поздравление, по возможности кратко, но я должен был сократить свою речь еще более, так как господин главный посол Лефорт дал мне знак закончить поскорее. По окончании моей речи царь, без всякого ответа, удалился в соседнюю комнату... Нас пригласили к обеду. Мы держали себя скромно и оставались до конца обеда. Как только царь встал из-за стола, мы проводили его величество до смежной комнаты, затем пошли в нашу квартиру. Вскоре нам дали знать, что мы должны возвратиться. Мы пошли немедленно, комнаты были наполнены музыкантами и разными людьми, пройти было невозможно. Царь поднялся мрачнее тучи и по-голландски сказал Лефорту: "Курфюрст добр, но его советники - черти". При этом он посмотрел на меня с выражением недовольства. Я ни слова не возразил, но подался назад с намерением уйти от раздраженного царя, но его величество, положив свою руку мне на грудь два раза сказал: "Пошел, пошел!" И я тотчас же отправился в свою квартиру и, полчаса спустя, оставил Пиллау".

Сам царь Петр изложил события в собственноручном письме к курфюрсту, написанном в тот же день: "Милостивый государь, Ваши депутаты сегодня, поздравив меня от Вашего имени, не только поступили неприветливо, но даже причинили нам такую досаду, какой я никогда не ожидал от Вас, как от моего искреннего друга. А что еще хуже, они, не дожидаясь нашего ответа, убежали. Я должен сообщить об этом Вам, моему лучшему другу, не для разрушения нашей дружбы, но в знак ее неподдельности. Дабы из-за таких негодяев-служителей не возникло бы безо всякой причины несогласия". Как видим, несмотря на соблюдение дипломатической вежливости, смысл царского письма совершенно ясен. На следующий день, рано утром, Петр спешно отбыл из Пиллау. Царь сам стоял у руля. Капитан судна, на котором ночевал Петр, остался на берегу и рассказал, что царь с пятью приближенными пришел на яхту после полуночи, но не лег спать, а остался на палубе. Утром, пробудившись, капитан увидел, как Петр, подготовив без хозяина корабль к путешествию, был далеко уже в море, взяв курс на Кольберг. Русские послы последовали за царем под вечер на заранее подготовленном судне. Так завершился первый визит русского царя Петра в Пруссию. "Галиот пошел по утру: на нем ДЕСЯТНИК".

Как видите, суждения о том, что хитрый курфюрст очаровал-де незадачливого Петра не выдерживают проверки фактами. Очередь союза с Пруссией придет позднее. А подаренный курфюрсту богато украшенный алмазами скипетр станет прусским короновальным скипетром в 1701 и 1861 годах.
Попытки сделаться королем Фридрих начал еще с 1693 года. От папы римского он короны получить по понятным причинам не мог, поэтому начал длительные переговоры с императором Леопольдом. Казалось бы тот, как союзник должен был откликнуться на просьбу курфюрста, но здесь была одна тонкость... Курфюршество Бранденбург формально было подчинено императору, и стань Фридрих королем Бранденбурга - он признал бы статус подчиненного императора. А этого ему совсем не хотелось. Зато герцогство Пруссия являлось полностью независимым владением, и Королевство Пруссия становилось по статусу формально равным королевствам Франция, Англия, Швеция и так далее.
Между тем Австрия шла к новой войне - на кону стояло Испанское наследство, и кобениться Леопольду было уже не с руки. 20000 солдат Фридриха стоили мессы, и в декабре 1700 года, после заключения военного союза, Леопольд согласился признать Фридриха королем Пруссии.

К тому моменту по численности населения (около 40000 человек) Кёнигсберг примерно в два раза превосходил Берлин. Центр города со своими стенами и воротами, узкими улицами и пристройками перед домами, а также громадой Замка был еще средневековым. Но мануфактуры, кофейни и чайные, новые дома французских и английских купцов в трёх городах, дворянские поместья в слободах, новая ренессансная ратуша в Альтштадте, кальвинистская церковь, построенная старшим строительным директором курфюрста Иоганном Арнольдом Нерингом, не оставляли никакого сомнения в том, что это город 18 века.

Коронация стала прежде всего придворным праздником, в котором горожане участвовали только как зрители, но отложилась в памяти кёнигсбержцев впечатляющим спектаклем. 18 января – "День коронации" – оставался праздничным днём Кенигсберга. Семья курфюрста вместе с многочисленными придворными и огромным обозом прибыла в Кенигсберг 29 декабря 1700 года. Тот факт, что наступает новое столетие, обошли вниманием, но через несколько дней курфюрст официально сообщил членам муниципалитета о своей коронации. 17 января Фридрих учредил первый прусский орден, Орден „Черного орла" с девизом suum cuique (каждому своё).

День коронации, вторник 18 января 1701 года, был типичен для восточнопрусской зимы времен малого ледникового периода: много снега, солнце и мороз. Народ, толпившийся на улицах, поначалу мало что видел. Коронация проходила в замке в три приёма перед придворными. Сначала курфюрст короновал себя и свою супругу в аудиенц-зале замка. То обстоятельство, что он не разрешил себя короновать, а сам возложил на себя корону, причём не в церкви, а в светском помещении своего замка, говорит само за себя. Затем последовала при-сяга сословий в приёмном зале. И только после этого их величества вместе со всем двором, депутатами сословий, университетскими профессорами, духовенством и высшими чиновниками направились в Замковую церковь, украшенную золотом и пурпуром. Здесь состоялся последний, то есть самый малозначительный акт – миропомазание. Придворный проповедник-кальвинист Урзинус, специально по этому случаю возведённый в сан епископа, совершил миропомазание королевской четы, преклонённой перед алтарём под тронным балдахином. Фанфары и литавры, звон церковных колоколов и гром орудий оповестили торжествующий народ об этом великом событии. Кенигсберг стал столицей королевства.

Фридриха очень сильно волновала идея превращения Кенигсберга в действительно королевскую резиденцию. Зодчий Иоахима Людвига Шультхайса фон Унфридта оказался способным придать городу новый облик, соответствовавший новому вкусу „регулярности" и „равномерных пропорций". Унфридт создал королевский строительный надзор, который следил за сносом всех будок и пристроек, сужающих улицы, за соблюдением фасадных линий домов. При этом он часто натыкался на упорство и устаревшие привилегии городского магистрата. В королевских слободах Унфридт имел больше прав. Важнейшей его работой стала перестройка замка в резиденцию, отвечающую стилю барокко. На месте крепостных стен и рвов с восточной стороны заложили Замковую площадь. Что касается самого замка, то была построена лишь его юго-восточная часть, так как скупой Фридрих Вильгельм I приказал прекратить работы. Кроме замка Унфридт построил здание сиротского приюта у ворот Закхаймертор, ворота Россгартертор, придворный почтамт и Трагхаймскую церковь. Он постепенно заменил открытые колодцы водоколонками, заботился о чистоте улиц, отводе сточных вод, об очистке прудов и рвов от ила. Не задумываясь, он приказал убрать мешающие движению средневековые городские ворота. Правда, сделать это удалось лишь после того, как в 1724 году все три города объединились. В то время чуть было не возник четвертый город. Жители замковой слободы хотели, чтобы её признали четвёртым городом Кенигсберга, и добились поддержки короля, так как намеревались дать этому городу имя Фридрихштадт. Но муниципалитеты и купечество трёх старых городов дали, гм, денежный подарок влиятельному министру, графу фон Вартенбергу, который и отклонил этот план.

Участие Фридриха I в войне за испанское наследство не затрагивало собственно прусских земель, а в Северную войну он мудро не лез. Зато на Пруссию обрушился "Бич Божий" - Великая Чума 1709-10 годов. Болезнь пришла из Речи Посполитой. Даже облечённое большими полномочиями государственное ведомство по охране здоровья не смогло остановить эпидемию. Правительство покинуло Кенигсберг и переехало в Велау. Были наняты служащие по борьбе с чумой, носившие одежду из чёрной клеёнки и жившие отдельно от здоровых: чумные проповедники и чумные врачи; чумные мужчины и чумные женщины, работавшие в чумных домах; чумные носильщики, доставлявшие трупы на кладбища; чумные писари, описывавшие наследство. Несмотря на значительные сборы, пожертвования, меры по обеспечению бедных питанием и заботу о сиротах, росла нищета. Продовольствия поступало мало, в то время как толпы голодающих, которых чума гнала сюда из деревень, заполняли Кёнигсберг. Цены росли, мораль падала, не столь строгими стали порядки. Мародеры проникали в заражённые и заколоченные дома, грабя их и разнося чуму дальше.

Патрули из числа населения день и ночь прочёсывали улицы. Суды назначали суровые наказания. Все три чумных дома были плохо оборудованы и переполнены. Чумные врачи работали без устали, четверо из них стали жертвами своей профессии. С десяти часов вечера до часа ночи никто, кроме сторожей, не имел права появляться на улице. В эти часы чумные носильщики подбирали мёртвых и грузили их на обвешанные колокольчиками телеги. На чумном кладбище вблизи пруда Купфертайх их хоронили в общих могилах. Чумные проповедники произносили короткие молитвы, а траурная процессия состояла только из уставших, отупелых чумных носильщиков. Общественная жизнь остановилась. Учреждения и школы не работали. Всяческие собрания были запрещены. Только церкви были открыты; они с трудом могли принять толпы ищущих утешения людей. На улицах и рынках, в церквах и жилищах жгли можжевельник и дубовые дрова, в огне которых сжигались шкуры, волосы и перья. Богатые люди использовали для окуривания янтарь. Уксусу также приписывалась очистительная сила. В каждом торговом заведении покупатели должны были класть деньги в чашки с уксусом, из которых их затем забирали продавцы. Так как чума не отступала – в середине октября она достигла своего апогея, унеся 650 жизней за одну неделю – то военный губернатор потребовал от Берлина полностью закрыть город. Против выступили прусское правительство, санитарная коллегия и городские магистраты, но губернатор сумел настоять на своём. С 14 ноября по 21 декабря город был окружён военным кордоном. За воротами вне кордона организовали три рынка, на которых покупатели и продавцы разделялись двойной перегородкой. Товары и деньги передавались через неё на длинных досках. Рынки находились вблизи виселиц и живодёрен на размокшей от дождей пашне и были очень опасны для здоровья; цены тут стояли высокие, так как только немногие крестьяне решались их посещать.

К концу года эпидемия начала спадать и весной 1710 года отступила. Примерно в тысяче заражённых жилищ за время с 3 сентября 1709 года по 23 апреля 1710 года умерло 9368 человек не только от чумы, но также от дизентерии и других болезней. Таким образом, город потерял приблизительно четверть своего населения. Всего же в Пруссии погибло около трети населения - от 200 до 250 тысяч человек. Многие деревни опустели полностью. Особенно тяжело пришлось восточной части Пруссии округа Гумбиннен - здесь потери населения составили около 4/5. 10834 крестьянских усадеб запустели, из них 8411 в амтах Инстербург, Рагнит, Тильзит и Мемель. Больше всего - в амте Инстербург с 4620 умершими от чумы. Восточную часть Пруссии королю Фридриху I пришлось заселять практически с нуля переселенцами из Франции и других стран.

В Кенигсберге не было недостатка в безобразных явлениях связанных с эпидемией. Жадность к жизни соседствовала со страхом смерти, обжорство с голодом, распутство со смирением. После того, как чума стихла, власти вынуждены были призывами и штрафами бороться против бьющей через край радости жизни, „неуёмных кутежей, обжорства и пьянства".

Тем самым было положено начало борьбе с барочным образом жизни. Пока эта война шла в средневековом духе - посословно. Недопустимым пока еще считалось, что богатые торговцы ездили в церковь в каретах с одетыми в ливреи слугами, а ремесленники стремились во всём им подражать. Посословно определялись и верхние пределы расходов на крестины, свадьбы и похороны.
Но это были уже последние отзвуки. Сын первого прусского короля будет в этом смысле демократом, не одобряющим никакой роскоши.