Герцогство Пруссия. Секуляризация.

Как читатели, должно быть, помнят, Герцогство Пруссия появилось на свет в результате секуляризации Тевтонского Ордена.

Поскольку секуляризацией занимался непосредственно Гроссмейстер Ордена, она прошла легко и непринужденно. Жечь братьев на кострах за поклонение Бафомету не понадобилось, устраивать религиозные войны - тоже, и даже разводиться не пришлось (за тем, что Гроссмейстеру женату быть невместно), а пришлось, наоборот, жениться.

Более того, почти не сменились люди, находящиеся у власти. Обычно просто менялось наименование ведомства и должностей, а люди оставались те же самые.

Правительство герцогства образовывалось четырьмя верховными советниками, впоследствии называемыми статскими министрами (государственными министрами). Ими стали обермаршал, обербургграф, ландхофмейстер и канцлер. Их ведомство, именуемое Верховным советом, или Государственным министерством, находилось в северном крыле замка. В 1542 году Альбрехт вынужден был признать основополагающий принцип индигената для верховных советников. Они должны были быть прусского дворянского происхождения, их родным языком должен был быть немецкий.

После советника вторым высшим должностным лицом в администрации был секретарь. После Кристофа Гаттенхофена этот пост 40 лет занимал Бальтазар Ганс. К придворным чиновникам относились и казначеи, сменившие орденских сборщиков податей.

Став приверженцем лютеранства, епископ Самландский Поленц отказался от светской власти в епископстве. Все епископские земли перешли в ведение герцогской администрации. Вместо соборного капитула появилась консистория в качестве государственного ведомства. Кафедральный собор более не являлся епископской церковью, но оставался местом захоронения герцогов, а позднее стал университетской церковью и самым именитым храмом города. Первым евангелическим соборным пастором стал Брисманн; в 1546 году ему также поручили управление бывшим епископством, присвоив ему чин "президента консистории". Сам Собор вместе со всем районом, в котором жило духовенство, включили в состав города Кнайпхофа. Покровительство над Альтштадтской церковью после ликвидации соборного капитула перешло в руки правителя страны. Однако Альтштадту передали госпиталь "К Святому Духу". Городской госпиталь святого Георга утратил свой церковный характер и стал приютом для вышедших в отставку государственных чиновников. На территории крепости осталась только Замковая церковь, другие духовные учреждения секуляризировали. Орденские фирмарии закрыли, церковь Кройцкирхе преобразовали в герцогскую литейную, госпиталь святой Елизаветы в Закхайме закрыли.

Само собой разумеется, что и монастыри прекратили своё существование, то же относится и к дому бегинок. Потеря множества благотворительных учреждений компенсировалась щедрыми пожертвованиями герцога. В благодарность за то, что он и его супруга оправились от "английской потовой горячки" – эпидемии, свирепствовавшей в 1529 году в Пруссии, Альбрехт 15 октября того же года основал в бывшем женском монастыре "Большой госпиталь", который щедро обставили конфискованным в церквах имуществом.

Созданием Большого госпиталя была завершена церковная реформа. Отныне в Кенигсберге существовало только семь церквей: три старые городские – для жителей трёх городов, Замковая – для жителей Замковой слободы, госпитальная – для больных в госпитале, и две небольшие церкви – святого Николая в Штайндамме и святой Елизаветы в Закхайме. Последние две не являлись приходскими, поскольку жители слобод состояли в общинах городских церквей. Они должны были проводить богослужения для не говорящих на немецком. Характерным убеждением Реформации было то, что каждый человек имеет право слушать Евангелие на родном языке. Проживавшие в Кенигсберге пруссы, должно быть, все понимали по-немецки. Нет сведений о том, чтобы в городе когда-либо велись проповеди на прусском языке или чтобы немецкую проповедь переводили бы на их родной язык. Прусский катехизис, напечатанный в 1545 году издателем Вайнрайхом в Кенигсберге, предназначался для проповедников сельских общин. Людей же, говоривших на литовском и польском языках, в Кенигсберге было много. Меньшая их часть проживала там постоянно. Большинство же прибывало в город в качестве торговцев и сплавщиков леса на ярмарки и праздники, останавливаясь здесь лишь на некоторое время. В основном они приезжали сюда не из Польши и Литвы, а из районов Пруссии, населённых мазурами и литовцами.

Для евангелической церкви, как уже сказано, естественным принципом заботы о спасении души было чтение проповедей на родном языке прихожан. Поэтому Штайндаммскую церковь в то время перестроили и назначили сюда так называемого польского проповедника. Церковь была бедной, она не имела своей епархии и, соответственно, доходов. Читали здесь проповеди и по-литовски. Литовским проповедником в конце 16 столетия был Иоганн Бретке (по-литовски Янас Бреткунас), известный больше своими сочинениями на литовском языке. Использование одной церкви двумя общинами, да к тому же с сильно колебавшимся числом прихожан, приводило к неблагоприятным ситуациям. Иногда сутолока была настолько большой, что священник не мог понять собственных слов. Поляки хотели эту церковь иметь только для себя и добились этого после смерти Бретке. Литовцы получили в 1603 году бывшую церковь святой Елизаветы в Закхайме. Первым „литовским" священником стал Лацарус Зенгшток, родившийся в Любеке и выучивший литовский язык в Мемеле, будучи там капелланом.

Для проживавшей во всех трёх городах и говорившей на польском и литовском языках челяди каждые две недели проводилась обедня в соборе и в Альтштадтской церкви. В XVIII веке её перестали проводить, так как нужда в ней отпала. Иноязычные богослужения всегда являлись инициативой церковной власти. Польского или литовского братства или другой корпорации, которая бы выступала в качестве носителя их общественного сознания, в Кенигсберге никогда не существовало.

Город Кенигсберг лежал на середине пути, который вёл из Данцига (Гданьск) через залив Фришес-гафф, реки Прегель и Мемель в Каунас. Городу Данцигу, благодаря опыту, богатству и большой активности его купцов, ещё долго принадлежало первенство на этом пути, хотя доля кёнигсбергских купцов в товарообороте после закрытия Орденского Торгового двора увеличилась, так как герцогская администрация самостоятельно торговлей не занималась. Ассортимент товаров также остался прежним, увеличился лишь ввоз леса из Литвы. Неоднократные попытки герцога создать прусский военный флот встречали упорное сопротивление купечества. Тот флот, что базировался в Кенигсберге и в укрепленном с 1550 года Пиллау, состоял лишь из нескольких кораблей, выполнявших и торговые рейсы. Он никогда не участвовал в морских сражениях и бесславно пришёл в упадок. Ведущее место в прибалтийской торговле, наряду с купцами из Данцига, принадлежало голландцам. Эти приезжие, сначала голландцы, а затем англичане и французы, бежали от преследований за веру, но были не лютеранами, как кёнигсбержцы, а кальвинистами. Правда, действовал старый принцип – гость не торгует с гостем, но чужестранцам удавалось обойти его, пользуясь услугами фирм местных купцов, рассматривая их не в качестве партнёров, а в качестве посредников, так как им выплачивались комиссионные.

Примерно в середине века из всех заходивших в Кенигсберг торговых судов лишь четвёртая часть ходила под голландским флагом, однако на её долю приходилась почти половина обрабатываемого груза. Очень скоро голландские купцы стали жить в лучших домах Кнайпхофской Ланггассе. Герцог защищал их от всех нападок. Когда муниципалитет Кнайпхофа в 1538 году бросил нескольких голландцев в тюрьму, лишив их гражданских прав, герцог написал следующие слова: „Давайте жить с этой нацией, как и с другими, в равенстве, как это было с древних времён, с тем, чтобы не возникало разобщения наций".

Равноправие наций уже тогда было принципом герцогской администрации (совершенно не разделявшимся патрициатом городов). Помимо уже упомянутых голландцев при герцогском дворе, торговых представителей и самих купцов, в Кенигсберге находилось также большое количество нидерландских ремесленников: бондарей, красильщиков, суконщиков, ткачей. Они привозили со своей родины разнообразные методы и навыки работы, не известные в Пруссии. Это являлось причиной многих ссор с местными мастерами.

Удобным средством ведения борьбы с неугодными конкурентами было подозрение голландцев в ереси. Лёбенихтскому пастору, к общине которого принадлежали нидерландские купцы, жившие в Россгартене, в 1543 году вменили в обязанность проэкзаменовать их на предмет истинной веры. В случае выявления отклонений от верного учения и если они не отказывались от своих убеждений, купцов изгоняли. Ещё в 1559 году герцог запретил всем гражданам сдавать жильё голландцам, если президент консистории не удостоверил их истинной веры. Не случайно именно в Россгартене проживало множество голландцев: этот пригород заложили специально для них. Россгартен, по свидетельству Хеннебергера, до 1539 года не застраивался; за исключением трактира и нескольких амбаров, здесь ничего не было. Начиная с 1540 года, герцог приступил к планомерной застройке пригорода, который сначала назывался „Нойе Хубен", а позднее получил название Россгартен. Участок за участком герцог отдавал придворной прислуге и свободным мастерам за воротами Кройцтор, разделявшими Россгартен и свободные земли замка. Уже в 1542 году он смог основать новую слободу, дав ей устав. Примерно в 1550 году в Кенигсберг переселились сыромятники, принёсшие более тонкий способ дубления кож. Они поселились на склоне, тянувшемся от Россгартена к пруду Шлосстайх, и жили под герцогским покровительством. Их ремесло требовало много воды. Поэтому дубильни построили у пруда. Улица сыромятников Вайсгерберштрассе была названа в их честь. Лишь после сооружения моста через пруд Шлосстайх в 1753 году она стала магистральной. В 1556 году Россгартен получил устав общины, а в 1576 году – печать с изображением белого коня, пасущегося на зелёной траве.

Значительно ниже голландцев в социальной структуре находились шотландцы. В качестве старьёвщиков, мелких торговцев и разносчиков они уже во времена Ордена давали в Пруссии повод для многочисленных санкций. Шотландцы стали проникать в низшие слои населения Кенигсберга, их презирали, питали к ним недоверие, но вынужденно терпели. Так как им не разрешалось покупать дома, то жили они в каморках и подвалах, поэтому их называли ещё „подвальными шотландцами". Если они продавали с лотка или вразнос, то их называли "паудельпоттен", т. е. шотландцы-коробейники. Эти люди, всеми презираемые и подозреваемые в ереси, держались особенно сплочённо.

Как это часто бывает в истории, именно Реформация, проведенная герцогом Альбрехтом, на склоне его дней практически уничтожила его.



Этот пост в blogger

Герцогство Пруссия. Двор, университет, и все-все-все. (в blogger)
Кризис герцогства Пруссия.
Коль с герцогом тебе не повезло. Барочная Пруссия. 1568-1603
Барочная Пруссия. Приговор окончательный. 1603-1619
Островок мира. барочная Пруссия времен Тридцатилетней войны.
Жил-был Курфюрст Великий.... Пруссия на пороге Просвещения
Жил-был Курфюрст Великий-2. Пруссия накануне Просвещения.
Коронация. конец барочной Пруссии.

Герцогство Пруссия. Двор, университет, и все-все-все.

Создание герцогского двора само по себе заметно активизировало жизнь в Кенигсберге. Дабы придать герцогской короне должный блеск, приходилось как размешать множество заказов в городах у замка, так и учреждать в них новые, столичные, заведения. Пока что, в 16 веке, двор и бюргерство еще не смешиваются, только в следующем столетии горожане станут субъектом, а не объектом развития. Но нельзя считать, что придворное общество, состоявшее в основном из иноземцев, было занято лишь самим собой и не имело никаких дел с горожанами. Многие приближённые двора, привлечённые герцогом в страну, обрели в Кенигсберге, как и сам Альбрехт, вторую родину, породнились с членами муниципалитета. Известными семьями патрициев того времени были семьи Плато, Нимтш, Гётц, Белер, Лохерер, Мараун и Фаренхайд. Можно предположить, что жизненный уклад состоятельных кенигсбергских коммерсантов не уступал придворному, к тому же многие из них являлись кредиторами двора, а герцог имел у некоторых из них большие долги.

Новая власть со своим размахом роскоши и праздности нуждалась и в новом оформлении. Строгие постройки целевого назначения орденской крепости были для неё слишком тесными. Старое здание Конвента, за исключением церкви, не использовалось. Его северное крыло немного перестроили и разместили там герцогские ведомства. В бывшем зернохранилище устроили зал для торжеств, получивший после приёма в нём московской миссии название "покои московитов". Его в 1810 году снесли, и не следует его путать с так называемым "залом московитов" над новой Замковой церковью. Герцогская семья поселилась вместе с придворными во вновь построенном восточном крыле, получившем название „Дом Альбрехта". Альбрехт был сведущим в искусстве застройщиком и старался привлечь к себе зодчих и мастеровых со своей франконской родины. По рекомендации нюрнбергского муниципалитета он назначил Фридриха Нусдёрфера, родившегося, по всей вероятности, в Базеле, но ставшего известным в Нюрнберге, придворным зодчим. Нусдёрфер строил в стиле эпохи Возрождения, но его архитектура тем не менее сильно тяготела к средневековью. С пархамом, заполненным водой рвом и разводным мостом Дом Альбреха был более крепостью, чем замком. В ещё более простом стиле немногим позже отстроили южное крыло, состоявшее до того лишь из возведённых в 1482 году стен. Кроме квартир для служащих в нём на верхнем этаже разместили длинный зал, который придворный художник Генрих Кёнигсвизер украсил гербами. Замковую башню, до сих пор стоявшую отдельно, интегрировали в южное крыло нового здания. То оформление, в котором до 1945 года просуществовало западное крыло, ему придал лишь преемник Альбрехта Георг Фридрих.

Каждый замок в те времена имел при себе сад, служивший не только для увеселений придворной знати, но и для ботанических опытов. Альбрехт распорядился разбить такой сад на территории, прилегающей с севера к замку. Он стал позднее сквером Кёнигсгартен (потом Парадной площадью). Возле сада на улице Юнкерштрассе находилось герцогское здание для балов. Из северного замкового крыла сюда можно было пройти по крытому переходу, ведущему через ров. Другой переход вёл из южного крыла через церковную площадь к Альтштадтской церкви, где герцог часто посещал богослужения. Герцог являлся инициатором и покровителем всех сфер придворной культуры и образования, несмотря на то, что сам он получил воспитание, более ориентированное на рыцарское, чем на духовное начало.

Государственная служба и служба при дворе не разделялись в то время ни по персональному, ни по финансовому принципу. Придворные одновременно являлись государственными чиновниками. Среди примерно 380 человек придворного персонала были проповедники, советники, врачи, художники, строители и музыканты. На службе у герцога находились также ювелиры, изготовлявшие столовые сервизы, украшения и прекрасные серебряные книжные переплёты для его "серебряной библиотеки" ; на него работали также резчики по янтарю, краснодеревщики, художники по оформлению гербов, мастера по жемчугу и ковровщики. Рядом с герцогом неизменно стояла его жена Доротея Датская. Она обладала здоровым чувством юмора, любила праздники и охоту, но также умела, как порядочная дочь и жена феодала, добросовестно управлять и кухней, и погребом. Радость бытия у неё прекрасно сочетались с практичным христианством, традиционной для супруги суверена благотворительностью. Герцог сумел удержать в Кенигсберге знаменитого ювелира из Ульма Йобста Фройденера, в то время как нюрнбержец Корнелиус Форвенд задержался здесь лишь на три года. Самой известной работой Фройденера является меч Альбрехта, послуживший при коронованиях в 1701 и 1861 годах как прусский меч для коронаций; другой его работой является серебряный переплёт Библии в переводе Лютера, самый красивый экземпляр знаменитой "серебряной библиотеки", пропавшей в 1945 году.

Музыка являлась необходимой составной частью княжеского церемониала. Поэтому Альбрехт создал придворную капеллу из певцов и инструменталистов. Для Замковой церкви он распорядился построить новый орган и нанял придворного органиста. Очень популярным инструментом была в то время лютня. На ней часто играли и при кёнигсбергском дворе; известнейший лютнист того времени, Валентин Грефф, по прозвищу Бакфарк, три года состоял на службе у герцога. Придворных поэтов и театра ещё не было, но бродячие труппы артистов, а также студенты и ученики зачастую показывали при дворе своё искусство. Особенно популярными были постановки „Каждого человека" - распространённой в Европе XV-XVI вв. пьесы назидательного жанра моралите.

Альбрехт не был учёным человеком, но относил себя к приверженцам гуманистической учёности и стремился до глубокой старости к знаниям. Гуманистами были реформаторы (за исключением неотёсанного Амандуса), духовные и светские советники герцога, университетские профессора и придворные врачи. Отношение Альбрехта к своим лейб-медикам Базилиусу Аксту, Иоганну Бреттшнайдеру, Андреасу Аурифаберу, Валериусу Фидлеру и Матиасу Стойусу основывалось на доверии. От случая к случаю герцог приглашал ко двору и не местных врачей. Так, в 1541 году Николай Коперник по просьбе Альбрехта несколько недель находился в Кенигсберге для лечения герцогского советника Георга фон Кунхайма. Коперник в то время был широко известен и как врач, и как астроном.
Придворного астролога Альбрехт при себе не держал. Но он проявлял живой интерес к зарождавшимся естественным наукам, к которым тогда относилась и астрология. Состоявшие с ним в дружбе математики и астрономы снабжали его гороскопами и предсказаниями, в которые он, как и многие его современники, верил. Старейший кёнигсбергский календарь составил Иоганн Карион, придворный астролог курфюрста Бранденбургского, в 1537 году.

Альбрехт предоставлял убежище в своей стране всем, кого преследовали как приверженцев учения Лютера. Особенно после Аугсбургского интерима в Пруссию перебрались профессора, священники и педагоги из многих земель Германии. Предпочтение отдавалось голландцам, которые по причине своего вероисповедания вынуждены были покинуть свою Родину. Хотя ревностные лютеране и подозревали их в ереси, герцог всё же брал их под защиту. Как гуманисты они стали гордостью двора и университета, например, Вильгельм Гнафеус и Иоганн Кампинге. Беженцев из Польши и Литвы, покидавших свою Родину из-за веры герцог также принимал и обеспечивал работой в своей стране. Обителью муз Кенигсберг не стал, хотя герцог и стремился привлечь сюда поэтов и ораторов. Знаменитий гуманист Кротус Рубеанус несколко лет состоял в должности герцогского личного секретаря, но вернулся потом назад в Германскую империю и в лоно католической церкви. После него самой яркой звездой на литературном небосклоне Кенигсберга являлся Сабинус.

Сам Альбрехт не был латинистом, но проявлял живой интерес к историческим и генеалогическим научным трактатам и книгам вообще. Он покупал много книг у кёнигсбергских книготорговцев, а также через своих агентов - в Германии, оказывая некоторым содействие, оплачивая затраты на печатание. Он основал две библиотеки: личную, разместившуюся в пристройке к воротам и насчитывавшую свыше 650 томов, и публичную в замке, имевшую 3400 произведений, для обслуживания которых принимал на службу библиотекарей. Известнейшими из них были Полифем из Голландии и географ Генрих Цель, составивший первую географическую карту Пруссии, напечатанную в 1542 году. Позднее герцогским библиотекарем стал Маттиас Мениус, составлявший календари и астрологические предсказания и бывший к тому же крупным астрономом. В дворцовом парке, на месте которого позже была площадь Парадеплатц, он в 1584 году вместе с помощником астронома Тихо Браге так точно определил широту Кенигсберга в 54 градуса и 44 минуты, что Бесселю позднее понадобилось поправить её лишь на 70 секунд. Герцог хотел покупать столь любимые им книги не только за пределами Пруссии, но стремился их издавать в собственной стране.

Он подтолкнул Ханса Вайнрайха к созданию первой кёнигсбергской книгопечатной мастерской. В 1524 году здесь из-под пресса вышло в свет первое издание; с тех пор Кенигсберг слыл городом хорошего книгопечатания. Экономической базой типографии служили, конечно же, не только заказы двора, но в ещё большей степени это были потребности университета, городской администрации и церкви. Печатались государственные и церковные уставы, трактаты и проповеди, а также всякого рода лютеранские сочинения. Особо следует отметить издание первого немецкого лютеранского песенника в 1527 году. Значение типографии Вайнрайха для Реформации в Пруссии едва ли можно переоценить. И всё же она была не в состоянии удовлетворить все потребности. Поэтому знаменитейший печатник эпохи Реформации, Ханс Люффт открыл в 1549 году возле пруда Шлосстайх филиал своего всемирно известного виттенбергского предприятия, который выполнял функции придворной и университетской типографии. Привилегия перешла впоследствии от него к зятю, лейб-медику Андреасу Аурифаберу.
В 1553 году обе типографии в результате волнений, вызванных учёным-теологом Осиандером, пришли в упадок. Вновь помог герцог. Он пригласил из Нюрнберга в Кенигсберг печатника Иоганна Даубманна, который до своей смерти в 1573 году печатал книги на немецком, латинском, польском, литовском и прусском языках. Иноязычные издания в первую очередь предназначались для укрепления лютеранства в тех общинах Пруссии, где проповеди читались на прусском, мазурском и литовском языках.

Одновременно они служили распространению лютеранского вероисповедания в Польше и Литве. Что касается литовского, то кёнигсбергские издания вообще являлись первыми печатными публикациями на этом языке. Они решающим образом способствовали подъёму литовского языка на уровень письменного. Типографию Даубманна в наследство получил его зять Георг Остербергер из Франконии. Несмотря на то, что он был секретарём герцогской канцелярии, он всё же получил печатную привилегию. За исключением нескольких недолго просуществовавших непривилегированных, так называемых потайных печатен, типография Даубманна – Остербергера была единственной в герцогстве. Бумагу для нужд администрации и типографии необходимо было закупать за границей, сначала в Брюгге и Антверпене, а затем в Равенсбурге, Нюрнберге и Дрездене. Построенная в 1524 году у Виррграбена неподалеку от Кенигсберга бумажная фабрика из-за частой нехватки воды была малопроизводительной.

Три старые церковные школы Кенигсберга были реформированы в духе Меланхтона и преобразованы в латинские школы. Между ними и церковью, как и прежде, существовала тесная связь – ведь большинство педагогов и все директора являлись теологами – однако теперь муниципалитеты получили право назначать учителей и осуществлять контроль над школами. Основой образования служили лютеранство и гуманизм. А гуманистическое образование предполагало также инсценировки латинской школьной драмы. Почти каждый год одна из трёх школ ставила такую драму при дворе и, конечно же, в городских юнкерхофах. Меньшим авторитетом, чем латинские школы, пользовались немецкие, где латинский язык не преподавался.

Искренним желанием Альбрехта было увенчать дело школьной реформы созданием университета. По замыслу герцога новая высшая школа была нацелена на три задачи. Первая – нести Евангелие за пределы герцогства, далеко на восток; вторая – быть питомником гуманистического образования; и третья – давать стране хорошо подготовленных проповедников, врачей и юристов. В 1536 году Альбрехт, находясь в Копенгагене по случаю коронации датского короля Кристиана, ознакомился с университетом, реформированным Бугенхагеном, и внял его наставлению сделать аналогичное в Кенигсберге. В послании ландтагу в 1540 году герцог рекомендовал сословиям "в нашем княжестве Пруссия организовать христианскую школу". По совету Полиандера Альбрехт вначале удовлетворился созданием академической частной гимназии, в которой молодёжь готовилась бы для поступления в университет. После того, как сословия согласились с этой рекомендацией и решился вопрос финансирования, частная гимназия в 1541 году была построена.

Так появилось первое в Кенигсберге учебное заведение, которое служило не городу, а интересам всей страны и поэтому должно было быть построено на герцогской земле. На первый взгляд наилучшим решением был бы выбор места на прилегавшей к замку территории Замковой слободы, но так как во многих других городах гимназии создавались на базе соборных капитулов, в Кенигсберге так же последовали этой традиции, несмотря на то, что капитул прекратил своё существование уже два десятилетия тому назад. По договорённости с Кнайпхофом герцог получил часть владений соборного капитула, переданных им в 1528 году Кнайпхофу, обратно. Последний, в свою очередь, обязался предоставить большое количество строительных материалов и 5000 марок для возведения частной гимназии. В обмен на это город Кнайпхоф получил право на сооружение моста Хонигбрюке. Альтштадт, Лёбенихт и епископ Самландский приняли участие в финансировании. Таким образом, герцогскую гимназию построили на том месте, где раньше жили каноники, севернее Кафедрального собора на берегу Прегеля. 11 декабря 1542 года состоялось её торжественное открытие.

Меланхтон проявил к школе живой интерес и рекомендовал подходящих педагогов. Однако она не особо процветала, пока Меланхтон, хотя и не без сомнений, не предложил на пост директора своего зятя Георга Сабинуса (настоящая фамилия Шулер). Уже во время своего первого визита в Кенигсберг Сабинус, благодаря своему красноречию, склонил герцога к тому, чтобы провести немедленную реорганизацию гимназии в университет, хотя это было запланировано на более поздний срок. Прежде, чем составили уставы и привлекли учителей, в июле 1544 года в специальном печатном издании торжественно объявили о создании университета. Там же высказывалось ожидание, „что наша академия принесёт пользу и многочисленным великим народам, живущим на Восток и Запад от границ Пруссии". Уже 17 августа герцог пышной церемонией открыл новую высшую школу. На университетской печати, автором которой был Сабинус, изображен поясной портрет герцога без головного убора, в латах и с обнажённым мечом. Этот „Альбертус" в XIX веке перекочевал на значок кёнигсбергских студентов.

Проблема была в том, что до того любой университет основывался с согласия папы Римского. По понятным причинам Альбрехту оно не светило. Но сюзереном Альбрехта был польский король, который по просьбе своего лютеранского вассала в 1560 году наделил Альбертину правами Краковского университета и полным самоуправлением, тем самым узаконив ее.

На фоне яркой личности первого ректора университета Сабинуса другие профессора отходили на задний план, хотя и среди них было немало талантливых учёных. Их число возросло за счёт того, что герцог назначил главных пасторов трёх городских церквей профессорами теологического факультета, а позднее советников придворного суда возвёл в ранг профессоров юридического факультета. Эта связь науки и практики существовала в Кенигсберге долго. В Альтштадте должность пастора отделили от совмещения с профессорской деятельностью лишь в 1897 году.

Улицы Кенигсберга в эпоху герцога Альбрехта были, вероятно, такими же, как и столетием раньше. Но кроме восточного крыла замка и университета, в то время появилось многр других зданий. Одни только разрушительные городские пожары вынуждали много строить. В 1539 году сгорели пригород Закхайм, его центральная площадь и дома у рынка Россгартер Маркт. Пожар перекинулся даже через пруд Шлосстайх на пригород Трагхайм. В 1544 году пожар уничтожил лавки около собора, и бушующее пламя поглотило и деревянные части его двух башен. Позже они были по чертежу придворного столяра Ханса Вагнера заново отстроены и пребывали в этой форме до 1944 года. Южная башня имела двенадцатиугольную надстройку под заострённой крышей, северная – обыкновенный фронтон. Альтштадт являлся настолько состоятельным городом, что мог позволить себе построить или модернизировать три общественных здания. Ратушу украсили в 1528 году двумя деталями, отвечающими вкусам эпохи: на одной башне – астрономические часы, на другой красовалась бородатая голова с короной. Когда каждый час раздавался бой часов, из головы высовывался язык. Ратушу в 1754 году из-за ветхости снесли. Альтштадтский юнкерхоф в 1544 году отстроили заново. В 1539 году значительно расширили и снабдили сводом Альтштадтскую церковь.

Важнейшей новостройкой того периода являлся мост Хонигбрюке. Из-за особенностей взаиморасположения и взаимоотношений трёх городов Кенигсберга каждый мост через Прегель всегда являлся вопросом не только техническим или транспортным, но и делом политическим. После того, как спор о постройке моста Хоэбрюке решился в пользу Альтштадта, Кнайпхоф приложил все усилия к тому, чтобы с помощью моста между островом и рынком Линденмаркт заполучить доступ к новому торговому пути, ведшему по дамбе Вайдендамм и через мост Хоэбрюке в Натанген. После того, как Кнайпхоф внёс деньги на строительство гимназии, герцог в 1542 году разрешил построить данный мост. Происхождение его названия „Хонигбрюке" (Медовый мост) неизвестно. Он был седьмым по счёту мостом через Прегель. С этих пор их количество на протяжении 300 лет оставалось неизменным. С тех пор излюбленной игрой горожан стала попытка перейти все семь мостов, не ступив ни на один из них дважды. В 1763 году эта задача обрела бессмертие благодаря доказательству ее неразрешимости Эйлером.

О численности населения Кенигсберга, из-за отсутствия надёжных источников, можно лишь строить предположения. Скорее всего, Кенигсберг в 1550 году имел около 14 000 жителей (в Риге проживало 8 000, в Данциге – 26 000, в Любеке – 25 000).