Николай II - невымышленный.
Aug. 19th, 2012 01:43 am![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
bigbeast_kdСуществует тенденция объяснять падение царского режима какими-то особыми неудачными свойствами последнего царя. Одни считают его слабовольным, другие - мягкосердечным, третьи - дегенератом. Так ли это? Ну давайте посмотрим на мнения тех, кто был хорошо знаком с его характером.
В. И. Гурко: Сын фельдмаршала и брат генерала, командовавшего армией в годы войны, в 1906 г. товарищ министра внутренних дел, вынужденный покинуть свой пост в связи с нашумевшей «лидвалиадой», в которой он оказался непосредственно замешанным, затем член Государственного совета и активный деятель «объединенного дворянства».
На первое место он ставит безразличие царя к государственным делам. Царь «принуждал» себя заниматься ими, но они его не интересовали. Доклады министров были для него «тяжкой обузой». «Опять министры с их докладами»,— записал он однажды в дневнике. Министры, зная эту черту, стремились при аудиенциях сокращать свои доклады, а некоторые — вставлять в них забавные случаи и анекдоты. Особенно преуспевал в этом «известный анекдотист Н. А. Маклаков» — министр внутренних дел. Любимая сфера, где царь, по его собственному признанию, отдыхал душой, была среда гвардейских офицеров, где он с удовольствием слушал беседы об охоте, лошадях, мелочах военной службы, солдатские песни, военные рассказы и анекдоты.
Хотя, как отмечает Гурко, государственными делами царь занимался «с необыкновенной усидчивостью», творческий подход был ему совершенно чужд — «синтез по природе был ему недоступен». Кто-то метко заметил по этому поводу: «миниатюрист», накапливаемые за годы правления сведения не претворялись у него в знание.
Подробнейшим образом автор характеризует ту черту характера последнего самодержца, которая квалифицировалась как «слабоволие» и по понятным причинам оказалась в центре внимания "общественности": Гурко указывал, что это слабоволие «было своеобразное и одностороннее». Состояло оно в том, что царь «не обладал даром повелевать», чем в большинстве случаев и обусловливалась смена им министров: не умея заставить их осуществлять свои собственные идеи, он надеялся, что преемник найдет более послушных исполнителей. Царь «отнюдь не был безвольным, а, наоборот, отличался упорным стремлением к осуществлению зародившихся у него намерений». Он был настолько упрям, что сотрудники ни в чем не могли его переубедить. Лишь однажды ему была навязана чужая воля — манифест 17 октября 1905 г.
Отличительной чертой царя было полнейшее равнодушие к людям. Он не испытывал никакой приязни даже к долголетним сотрудникам — с прекращением деловых отношений порывал с ними всякую связь. Более того, с кем дольше сотрудничал, к тому относился менее дружественно, «тем менее ему доверял и тем охотнее с ним расставался». Обычно каждый вновь назначенный министр был в фаворе, длительность которого была обратно пропорциональная его инициативности: чем последняя была больше, тем период царского расположения короче. Инициатива расценивалась как посягательство на царские прерогативы. Естественным следствием было «стремление государя пользоваться указаниями людей безответственных, не облеченных никакой властью: поскольку они не были облечены официальными полномочиями, их советы можно было принимать без опасений: слушая их советы, царь был убежден, что «проявляет непосредственно свою личную волю». Отсюда влияние на него таких людей, как князь В. П. Мещерский, А. М. Безобразов и др.
Как и все другие писавшие о Николае II, автор говорит о его «безграничном», «исключительном» самообладании, что тоже, по его мнению, противоречит тезису о слабоволии, о его внешнем индифферентизме. В общем, на взгляд Гурко, «командование кавалерийским полком его больше привлекало, нежели управление великой империей».
А. И. Мосолов: в течение 16 лет был начальником канцелярии министерства двора, т. е. занимал пост, дававший ему возможность наблюдать царя непосредственно.
Так же, как и Гурко, Мосолов отмечал, что царь «увольнял лиц, даже долго при нем служивших с необычайной легкостью». «Для царя, — писал он далее, — министр был чиновником, подобно всякому другому». Схема отношений с каждым вновь назначенным министром всегда была одна и та же: сначала переживался «медовый месяц», затем неизбежно появлялись «облака». Расставался царь с очередным фаворитом «тем скорее, чем более министр настаивал на принципах, был человеком с определенной программой».
Мосолов подробно характеризует весьма своеобразную черту царского характера, которую апологеты именовали «застенчивостью», а критики — «фальшью». Черта эта проявлялась в том, что царь, во-первых, никогда не оспаривал утверждений своего собеседника, с которым был не согласен, и никогда сам лично не сообщал очередной жертве — министру, что уже принял решение об его отставке. Министр являлся на очередной доклад, получал указание о дальнейшей работе, а приехав домой, находил личное письмо царя, извещавшее об отставке. С точки зрения автора, это была не застенчивость, а отсутствие «гражданского мужества», иначе говоря, трусость. Характерно для мелочной аккуратности (не государственный деятель с размахом), что царь никогда не имел своего секретаря, сам ставил печати на свои письма, иногда просил помочь своего камердинера, но при этом всегда его проверял.
Георгий Шавельский: Протопресвитер русской армии в годы первой мировой войны, близко знавший царя и пользовавшийся его расположением.
Его поражал крайний эгоизм Николая II. Царь, несомненно, любил родину, считал Шавельский, готов был даже жизнь за неё отдать, но в то же время реально, на практике, слишком дорожил своим покоем, привычками, здоровьем «и для охранения всего этого, может быть, не замечая того, жертвовал интересами государства». Характерной чертой Николая II был «оптимизм, соединенный с каким-то фаталистическим спокойствием и беззаботностью в отношении будущего, с почти безразличным и равнодушным переживанием худого настоящего». Он охотно слушал докладчика, когда речь шла о приятном, и проявлял «нетерпеливость, а иногда просто обрывал доклад, как только докладчик касался отрицательных, сторон, могущих повлечь печальные последствия». Ответ всегда был один: всё наладится и устроится. Министр иностранных дел Сазонов передал автору один любопытный разговор с царем. «Я, Сергей Дмитриевич, — заявил царь своему собеседнику,— стараюсь ни над чем не задумываться и нахожу, что только так и можно править Россией. Иначе я давно был бы в гробу». Это было его кредо. «Кто хотел бы заботиться исключительно о сохранении своего здоровья и безмятежного покоя, — умозаключал отец Георгий, — для того такой характер не оставлял желать лучшего».
Равнодушие царя и безразличие его ко всему и вся, кроме собственного благополучия, были так велики и всепоглощающи, что поражали каждого, кто сталкивался с ним. «Было жуткое время», — вспоминал генерал Ю. М. Данилов, говоря о кануне падения Порт-Артура. «В царском поезде большинство было удручено событиями, сознавая их важность и тяжесть. Но император Николай II почти один хранил холодное, каменное спокойствие. Он по-прежнему интересовался общим количеством верст, сделанных им в разъездах по России, вспоминал эпизоды из разного рода охот... и т. д.» Свидетелем «того же ледяного спокойствия» автору пришлось быть и в 1915 г. во время отступления из Галиции. Данилов пишет далее: «Что это, спрашивал я себя, — огромная, почти невероятная выдержка, достигнутая воспитанием, вера в божественную предначертанность событий или недостаточная сознательность?». «В общем, — писал он, — государь был человеком среднего масштаба, которого, несомненно, должны были тяготить государственные дела и те сложные события, которыми полно его царствование. Разумеется, не по плечу и не по знаниям ему было и непосредственное руководство войной... Безответственное и беспечальное житие, мне думается, Должно было бы более отвечать и внутреннему складу последнего русского монарха...».
О ничтожности царя как государственного деятеля писал и адмирал Бубнов, так же как и Данилов, близко наблюдавший царя в ставке. Царь «не обладал, к сожалению, свойствами, необходимыми, чтобы править государством», у него просто для этого не хватало ума.
Вспоминая о своих контактах с царем в бытность свою главноуправляющим землеустройством и земледелием, А. Н. Наумов отмечал, что царь во время доклада не слушал, переводил речь на пустяки. «Должен сознаться, — замечал по этому поводу автор, — что подобное отношение государя к вопросам существенного государственного значения произвело на меня в то время (1915 г.) самое расхолаживающее впечатление». Общая оценка личности царя у Наумова сводилась к следующему: «Обладая несомненным умом, острой памятью, немалой долей чуткости и любознательности, Николай Александрович все эти свои природные свойства направлял скорее на усвоение вещей, если так можно выразиться, мелочного порядка, а к государственным вопросам широкого принципиального значения относился поверхностно. Его мысли, вопросы, замечания, как я их вспоминаю, в большинстве случаев отличались относительной узостью, недостаточной серьезностью их содержания. В наших разговорах на общеполитические темы государь не проявлял глубины и широты государственно-мыслительного размаха, который так хотелось чувствовать в Верховном Правителе огромной Российской империи».
Так характеризовал царя симбирский губернский предводитель дворянства, один из активных деятелей Совета объединенного дворянства, к которому Николай II, по собственному признанию автора, относился с большой симпатией.
В. И. Гурко: Сын фельдмаршала и брат генерала, командовавшего армией в годы войны, в 1906 г. товарищ министра внутренних дел, вынужденный покинуть свой пост в связи с нашумевшей «лидвалиадой», в которой он оказался непосредственно замешанным, затем член Государственного совета и активный деятель «объединенного дворянства».
На первое место он ставит безразличие царя к государственным делам. Царь «принуждал» себя заниматься ими, но они его не интересовали. Доклады министров были для него «тяжкой обузой». «Опять министры с их докладами»,— записал он однажды в дневнике. Министры, зная эту черту, стремились при аудиенциях сокращать свои доклады, а некоторые — вставлять в них забавные случаи и анекдоты. Особенно преуспевал в этом «известный анекдотист Н. А. Маклаков» — министр внутренних дел. Любимая сфера, где царь, по его собственному признанию, отдыхал душой, была среда гвардейских офицеров, где он с удовольствием слушал беседы об охоте, лошадях, мелочах военной службы, солдатские песни, военные рассказы и анекдоты.
Хотя, как отмечает Гурко, государственными делами царь занимался «с необыкновенной усидчивостью», творческий подход был ему совершенно чужд — «синтез по природе был ему недоступен». Кто-то метко заметил по этому поводу: «миниатюрист», накапливаемые за годы правления сведения не претворялись у него в знание.
Подробнейшим образом автор характеризует ту черту характера последнего самодержца, которая квалифицировалась как «слабоволие» и по понятным причинам оказалась в центре внимания "общественности": Гурко указывал, что это слабоволие «было своеобразное и одностороннее». Состояло оно в том, что царь «не обладал даром повелевать», чем в большинстве случаев и обусловливалась смена им министров: не умея заставить их осуществлять свои собственные идеи, он надеялся, что преемник найдет более послушных исполнителей. Царь «отнюдь не был безвольным, а, наоборот, отличался упорным стремлением к осуществлению зародившихся у него намерений». Он был настолько упрям, что сотрудники ни в чем не могли его переубедить. Лишь однажды ему была навязана чужая воля — манифест 17 октября 1905 г.
Отличительной чертой царя было полнейшее равнодушие к людям. Он не испытывал никакой приязни даже к долголетним сотрудникам — с прекращением деловых отношений порывал с ними всякую связь. Более того, с кем дольше сотрудничал, к тому относился менее дружественно, «тем менее ему доверял и тем охотнее с ним расставался». Обычно каждый вновь назначенный министр был в фаворе, длительность которого была обратно пропорциональная его инициативности: чем последняя была больше, тем период царского расположения короче. Инициатива расценивалась как посягательство на царские прерогативы. Естественным следствием было «стремление государя пользоваться указаниями людей безответственных, не облеченных никакой властью: поскольку они не были облечены официальными полномочиями, их советы можно было принимать без опасений: слушая их советы, царь был убежден, что «проявляет непосредственно свою личную волю». Отсюда влияние на него таких людей, как князь В. П. Мещерский, А. М. Безобразов и др.
Как и все другие писавшие о Николае II, автор говорит о его «безграничном», «исключительном» самообладании, что тоже, по его мнению, противоречит тезису о слабоволии, о его внешнем индифферентизме. В общем, на взгляд Гурко, «командование кавалерийским полком его больше привлекало, нежели управление великой империей».
А. И. Мосолов: в течение 16 лет был начальником канцелярии министерства двора, т. е. занимал пост, дававший ему возможность наблюдать царя непосредственно.
Так же, как и Гурко, Мосолов отмечал, что царь «увольнял лиц, даже долго при нем служивших с необычайной легкостью». «Для царя, — писал он далее, — министр был чиновником, подобно всякому другому». Схема отношений с каждым вновь назначенным министром всегда была одна и та же: сначала переживался «медовый месяц», затем неизбежно появлялись «облака». Расставался царь с очередным фаворитом «тем скорее, чем более министр настаивал на принципах, был человеком с определенной программой».
Мосолов подробно характеризует весьма своеобразную черту царского характера, которую апологеты именовали «застенчивостью», а критики — «фальшью». Черта эта проявлялась в том, что царь, во-первых, никогда не оспаривал утверждений своего собеседника, с которым был не согласен, и никогда сам лично не сообщал очередной жертве — министру, что уже принял решение об его отставке. Министр являлся на очередной доклад, получал указание о дальнейшей работе, а приехав домой, находил личное письмо царя, извещавшее об отставке. С точки зрения автора, это была не застенчивость, а отсутствие «гражданского мужества», иначе говоря, трусость. Характерно для мелочной аккуратности (не государственный деятель с размахом), что царь никогда не имел своего секретаря, сам ставил печати на свои письма, иногда просил помочь своего камердинера, но при этом всегда его проверял.
Георгий Шавельский: Протопресвитер русской армии в годы первой мировой войны, близко знавший царя и пользовавшийся его расположением.
Его поражал крайний эгоизм Николая II. Царь, несомненно, любил родину, считал Шавельский, готов был даже жизнь за неё отдать, но в то же время реально, на практике, слишком дорожил своим покоем, привычками, здоровьем «и для охранения всего этого, может быть, не замечая того, жертвовал интересами государства». Характерной чертой Николая II был «оптимизм, соединенный с каким-то фаталистическим спокойствием и беззаботностью в отношении будущего, с почти безразличным и равнодушным переживанием худого настоящего». Он охотно слушал докладчика, когда речь шла о приятном, и проявлял «нетерпеливость, а иногда просто обрывал доклад, как только докладчик касался отрицательных, сторон, могущих повлечь печальные последствия». Ответ всегда был один: всё наладится и устроится. Министр иностранных дел Сазонов передал автору один любопытный разговор с царем. «Я, Сергей Дмитриевич, — заявил царь своему собеседнику,— стараюсь ни над чем не задумываться и нахожу, что только так и можно править Россией. Иначе я давно был бы в гробу». Это было его кредо. «Кто хотел бы заботиться исключительно о сохранении своего здоровья и безмятежного покоя, — умозаключал отец Георгий, — для того такой характер не оставлял желать лучшего».
Равнодушие царя и безразличие его ко всему и вся, кроме собственного благополучия, были так велики и всепоглощающи, что поражали каждого, кто сталкивался с ним. «Было жуткое время», — вспоминал генерал Ю. М. Данилов, говоря о кануне падения Порт-Артура. «В царском поезде большинство было удручено событиями, сознавая их важность и тяжесть. Но император Николай II почти один хранил холодное, каменное спокойствие. Он по-прежнему интересовался общим количеством верст, сделанных им в разъездах по России, вспоминал эпизоды из разного рода охот... и т. д.» Свидетелем «того же ледяного спокойствия» автору пришлось быть и в 1915 г. во время отступления из Галиции. Данилов пишет далее: «Что это, спрашивал я себя, — огромная, почти невероятная выдержка, достигнутая воспитанием, вера в божественную предначертанность событий или недостаточная сознательность?». «В общем, — писал он, — государь был человеком среднего масштаба, которого, несомненно, должны были тяготить государственные дела и те сложные события, которыми полно его царствование. Разумеется, не по плечу и не по знаниям ему было и непосредственное руководство войной... Безответственное и беспечальное житие, мне думается, Должно было бы более отвечать и внутреннему складу последнего русского монарха...».
О ничтожности царя как государственного деятеля писал и адмирал Бубнов, так же как и Данилов, близко наблюдавший царя в ставке. Царь «не обладал, к сожалению, свойствами, необходимыми, чтобы править государством», у него просто для этого не хватало ума.
Вспоминая о своих контактах с царем в бытность свою главноуправляющим землеустройством и земледелием, А. Н. Наумов отмечал, что царь во время доклада не слушал, переводил речь на пустяки. «Должен сознаться, — замечал по этому поводу автор, — что подобное отношение государя к вопросам существенного государственного значения произвело на меня в то время (1915 г.) самое расхолаживающее впечатление». Общая оценка личности царя у Наумова сводилась к следующему: «Обладая несомненным умом, острой памятью, немалой долей чуткости и любознательности, Николай Александрович все эти свои природные свойства направлял скорее на усвоение вещей, если так можно выразиться, мелочного порядка, а к государственным вопросам широкого принципиального значения относился поверхностно. Его мысли, вопросы, замечания, как я их вспоминаю, в большинстве случаев отличались относительной узостью, недостаточной серьезностью их содержания. В наших разговорах на общеполитические темы государь не проявлял глубины и широты государственно-мыслительного размаха, который так хотелось чувствовать в Верховном Правителе огромной Российской империи».
Так характеризовал царя симбирский губернский предводитель дворянства, один из активных деятелей Совета объединенного дворянства, к которому Николай II, по собственному признанию автора, относился с большой симпатией.
Достоинства последнего русского самодержца, отмечаемые современниками, усугубляли его характеристику как личности, ничем не выдающейся. Он был примерным семьянином, любил жену и детей (именно чрезмерная привязанность к жене, как считали в «верхах» и помещичье-буржуазных политических кругах, и погубила в первую очередь монарха и монархию). Переписка царской четы свидетельствует о прочной и нежной привязанности царя к своей супруге, четырем дочерям и больному сыну-наследнику. Любимым местопребыванием царя было лоно семьи, а «чтение вдвоем, как свидетельствует Мосолов, было главным удовольствием царской четы».
Царь мастерски читал на русском, английском, французском, датском языках и даже немецком. Последний он знал несколько хуже.
Обвинения царя в пьянстве (его якобы спаивал дворцовый комендант В. Н. Воейков) были необоснованы, тем более что Воейков вообще никогда не пил. Наоборот, царь любил простые здоровые удовольствия вроде охоты, особенно пешие прогулки, во время которых он приводил в изнеможение сопровождавших его флигель-адъютантов.
Адмирал Бубнов указывал, что царь был скромным человеком, приветливым и благосклонным. Никогда от него не слышали грубого или обидного слова. Автору царь лично давал советы, как избавиться от бессонницы. Другой свидетель, генерал Данилов, выражал уверенность, что если бы Николай II не руководствовался ложными убеждениями с их трагическими последствиями, «то о нем сохранилась бы память как о симпатичном, простодушном и приятном в общении человеком».
Резюмируя. Николай II не выделялся какими-либо особо неблагоприятными качествами из ряда монархов и прояих сильных мира сего. Он был, по сути, "монарх типовой резиновый". Таких в мировой истории - пучок за десяток. Искать причины краха в его личных качествах - бессмысленное занятие.
![[identity profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/openid.png){kind=small}
no subject
Date: 2012-08-19 01:01 am (UTC)Ему бы в каком-нибудь герцогстве Лихтенштайн быть монархом, а не в России...
no subject
Date: 2012-08-19 08:53 am (UTC)no subject
Date: 2012-08-20 06:56 am (UTC)no subject
Date: 2012-08-20 10:56 am (UTC)Я пока не вижу, чем гипотетическое введение диктатуры помогло бы избежать революции?
no subject
Date: 2012-08-20 11:59 am (UTC)Как сказать... Воспользовались моментом нестабильности в столице и не оказали поддержки царю в подавлении мятежа, о как.
>гипотетическое введение диктатуры помогло бы избежать революции?
Ну вы же наверное докладную записку Алексеева читали? Введение диктатуры обеспечивает лояльность генералитета в первую очередь. И разгон думской оппозиции во-вторую. Николай-то именно это и планировал, но ждал успехов на фронте, что позволило бы получить нужный авторитет для проведения таких мер. Ошибся, да, ну что ж тут поделать. Людишек жалел.
no subject
Date: 2012-08-20 01:45 pm (UTC)no subject
Date: 2012-08-20 02:18 pm (UTC)Эээээээ... Так ведь сами генералы его просили.
И что значит - много генералов. Верховный главнокомандующий один. ЧТо же теперь, должность Главковерха отменить раз генералов много?
>А если он, наоборот, захочет втихую порешить царя и усадить на престол болезненного наследника?
Вот-вот. Руководствуясь такой логикой Николай II Николая Николаевича от должности Главковерха отстранил, Столыпина в политические трупы назначил, в 1915 году вместо жесткого подавления оппозиции предпочел уволить Маклакова с Щегловитовым, в 1916 с введением диктатуры медлил. Личностный фактор. Людовику XIII никто не помешал найти единомышленника Ришелье и назначить его фактическим диктатором страны, Вильгельм I не побоялся что Бисмарк переворот устроит, старый добрый Октавиан Август ну никак не боялся отдавать верховное командование Агриппе, и т.д и т.п.
no subject
Date: 2012-08-20 02:56 pm (UTC)О чем я и говорю - заколодованный круг. Единомышленника, годного в руководители, Николай по определению найти не мог, потому что любой практический человек просто не мог верить в его убеждения.
Кстати, Алексееву-то царь совершенно правильно не доверял ))) Да и прочие генералы свою физию показали в 1917.
no subject
Date: 2012-08-20 03:01 pm (UTC)По Алексееву и генералам. А что делать? Они ж не изначально такими плохими были, просто думская оппозиция их облапошила. Езе летом 16-го года Алексеев был лоялен и предлагал введение диктатуры. Когда увидел что этого не будет, решил что с таким царем войны не выиграть, а победа в войне - идея фикс всего генералитета. И поверил думцам что ответственное правительство справится лучше.
no subject
Date: 2012-08-20 03:08 pm (UTC)Если бы дело было в личностном факторе. Это не личностный, это общечеловеческий. Если бы на месте Николая оказался гений, он возможно смог бы вывернуть руль до отказа. Но гении - это редкость. А Николай был обычным монархом и делал обычные человеческие ошибки.
Ну ввел бы Алекссев диктатуру? Толку-то? Что, от этого капиталисты воровать бы перестали? Или стали бы вмиг исполнительными, эффективными и предприимчивыми? Нет, конечно. А стал бы их Алексеев вешать? Да фиг там... Он бы предпочел по рабочим пострелять. Ну и в итоге кризис бы остался неразрешенным, и рвануло бы все к чертовой матери еще раньше.
no subject
Date: 2012-08-20 03:18 pm (UTC)Эээээээ... Так ведь их позиция была заранее согласована с Алексеевым.
>Если бы на месте Николая оказался гений, он возможно смог бы вывернуть руль до отказа. Но гении - это редкость. А Николай был обычным монархом и делал обычные человеческие ошибки.
Не нужен гений. Нужен самодор, не боящийся бить людишков прикладом по морде. Да и даже такой излишен, хватит чего поспокойнее.
>Что, от этого капиталисты воровать бы перестали? Или стали бы вмиг исполнительными, эффективными и предприимчивыми?
Не понимаю вас. русская промышленность совершила огромный скачек к 1916 году, не помню точных цифр, но рост вроде бы 40-50%
>Он бы предпочел по рабочим пострелять
Ну так правильно. А как еще поступать с забастовщиками в военное время? Французы в том же 17-ом не постеснялись перестрелять массу бунтующих частей, кайзер в феврале 17-го, одновременно с русской революцией ввел военные части в Берлин, которые расстреляли рабочие демонстрации требовавшие хлеба. И все нормально.
>Ну и в итоге кризис бы остался неразрешенным, и рвануло бы все к чертовой матери еще раньше.
Какой кризис? Единственный кризис в феврале 17-го - конфликт внутри элиты. Подавление оппозиции законной властью этот кризис успешно решает.
no subject
Date: 2012-08-20 06:10 pm (UTC)А вы точно помните ПО КАКОМУ ПОВОДУ Алексеев требовал введения диктатуры. Я так помню, что именно по причине кризиса снабжения - когда производимые в стране продукты, вооружение , обмундирование не поступали на фронт.
>Единственный кризис в феврале 17-го - конфликт внутри элиты.
Увы, подтверждений этому не обнаружено. Никто из элиты не ожидал февральской революции и не был готов ее возглавить.
>Нужен самодор, не боящийся бить людишков прикладом по морде.
если у людишков в руках оружие для самодура это может кончиться пичалькой )))
> кайзер в феврале 17-го, одновременно с русской революцией ввел военные части в Берлин, которые расстреляли рабочие демонстрации требовавшие хлеба. И все нормально.
Это тот кайзер, что внезапно оказался в 1918 в голландии?
>Так ведь их позиция была заранее согласована с Алексеевым.
Корнилов - не уверен. В любом случае факт остается фактом - ни высшее, ни среднее офицерство за царя вступаться не думало. я уж не говорю про солдат.
no subject
Date: 2012-08-20 07:00 pm (UTC)Это на военных сказывалась ушибленность нехватки боеприпасов 1915 года (да и то тогда оказался очень важным фактор неправильного распределения, во многом боевые части сами вызвали дефицит - но с этим столкнулись ВСЕ армии воюющих сторон) и, тут я Алексеева полностью поддерживаю, непонятная ситуация в тылу - в России Николай не пошел ни на милитаризацию промышленности, ни на повышение налогов, как в прочих воюющих странах.
>Увы, подтверждений этому не обнаружено. Никто из элиты не ожидал февральской революции и не был готов ее возглавить.
Я ж не говорю о возглавлении революции. Я говорю о самом факте наличия такого конфликта. А февраль - следствие конфликта, не более
>если у людишков в руках оружие для самодура это может кончиться пичалькой )))
Еще раз. Во Франции и Германии в 1917 году людишкам давали по морде и ничего не произошло. А начали бы с ними панькаться - фронты рухнули бы. Во время войны никто не рассусоливает. А в России режим был очень человеколюбивый.
>Это тот кайзер, что внезапно оказался в 1918 в голландии?
Кайзер сперва проиграл войну, а потом оказался в Голландии. А в России наоборот - сперва царь-батюшка оказался в Тобольске, а потом страна проиграла войну.
>Корнилов - не уверен
А причем здесь Корнилов? Я говорю о командующих фронтами. Вот нелюблю я разоблачателей, но Мультатули делает неплохой разбор событий. Не то чтоб я доверял ему на 100% но некоторые интересные моменты он освещает.
>ни высшее, ни среднее офицерство за царя вступаться не думало. я уж не говорю про солдат
Людям свойственно слушать начальников. Приказа же идти на помощь царю не было. Вы что, хотите чтоб вдруг все офицерство и солдатня СТИХИЙНО поднялись что-то делать? Такие случаи очень редки в истории, организация рулит, это естественно.
Ксатти, доводилось читать что Радко-Дмитриев, и Келлер планировали что-то такое устроить, но без содействия сверху ничего не вышло. А все комфронты слушали что Алексеев скажет..
no subject
Date: 2012-08-20 07:36 pm (UTC)ну так в 1918-20 годах в тылу у белых повторилось ровным счетом то же самое.
>Кайзер сперва проиграл войну, а потом оказался в Голландии.
немцы 1918-45 были с вами сильно несогласны в значительной своей части ))) "евреи и социалисты нанесли удар в спину"
>Приказа же идти на помощь царю не было.
А если бы был, на него бы положили болт. Ровно та же история что с Бонапартом - когда революционный генерал Бонапарт приказывал палить в толпу, солдаты слушались. но если бы лейтенант короля Бонапарт приказал стрелять в толпу - он рисковал бы умереть мучительной смертью.
no subject
Date: 2012-08-20 07:43 pm (UTC)А кто ж им виноват? Впрочем их понять можно, силу у них было куда меньше чем у царя батюшки.
А вот красные не заморачивались, посылали венгров с китайцами против волнующихся и все пучком.
>немцы 1918-45 были с вами сильно несогласны в значительной своей части ))) "евреи и социалисты нанесли удар в спину"
Мало ли что болтало простонародье по этому поводу. Элита все понимала. И мы, с высоты наших исторических знаний тоже.
> если бы был, на него бы положили болт. Ровно та же история что с Бонапартом - когда революционный генерал Бонапарт приказывал палить в толпу, солдаты слушались. но если бы лейтенант короля Бонапарт приказал стрелять в толпу - он рисковал бы умереть мучительной смертью.
Я вас не совсем понимаю. Мы говорим о ситуации февраля 1917-го или о гипотетических мятежах, могущих случится после войны?
no subject
Date: 2012-08-20 08:04 pm (UTC)no subject
Date: 2012-08-20 08:17 pm (UTC)no subject
Date: 2012-08-20 08:44 pm (UTC)Приказ отдать легко. Сделать так, чтобы его выполнили - вот это удается не всегда.
no subject
Date: 2012-08-20 08:47 pm (UTC)